Иван Смирнов - Восстание Болотникова 1606–1607

Опричнина принесла с собой новое усиление феодальной эксплуатации крестьянства. Именно в годы опричнины складывается та формула послушных грамот, которая предоставляла помещику право устанавливать размеры крестьянских повинностей по своему усмотрению («чем вас изоброчит»). Примененное на практике, это право означало резкое увеличение размеров крестьянских повинностей.

По свидетельству современников Таубе и Крузе, опричники-помещики увеличили размер крестьянских повинностей в несколько раз: «Бедный крестьянин уплачивал за один год столько, сколько он должен был платить в течение десяти лет» [87].

То же самое отмечает и русский писатель, современник Зиновий Отенский, расценивающий бедствия опричнины как проявление гнева бога, наказавшего Русскую землю тем, что «милость владущих на жестокое отягчение преложи… от мысли владущих и суд и правду сотре, и милость и щедроты потреби, принуди же на подвластных истязовати множайшия дани паче прежних » [88].

Опричнина сильнейшим образом отразилась на всем хозяйстве Русского государства. В прямой связи с опричниной стоит важнейшее явление экономической истории России второй половины XVI в. — так называемый «хозяйственный кризис» 70–80-х годов XVI в. Ломка княжеско-боярского землевладения, огромные размеры мобилизации земель, насаждение массы новых поместий, резкое ухудшение положения крестьянства в результате усиления эксплуатации и разорения крестьянского хозяйства — все это в сочетании с отрицательным влиянием на экономику страны многолетней Ливонской войны привело к резкому ухудшению экономического положения Русского государства и вылилось в 70–80-х годах XVI в. в настоящий хозяйственный кризис огромной силы. Кризис 70–80-х годов сказался во всех областях экономической жизни: и в упадке торговли, и в расстройстве государственных финансов, и т. д. Но главной формой проявления кризиса было так называемое «запустение Центра», т. е. массовое запустение центральных районов Русского государства.

С наибольшей силой разразился кризис на территории Новгородской области. Нижеследующая таблица (см. стр. 48), содержащая данные о соотношении между «живущими» деревнями, вновь возникающими поселениями-починками и заброшенными поселениями, превратившимися в «пустоши», дает достаточно красноречивую характеристику размеров кризиса.

Не менее интенсивно было действие кризиса и в Псковской области. Так, по данным писцовой книги 1585–1587 гг., процент пустошей в Псковском уезде достигал 85,4 [89]. В Пусторжевском уезде пустоши в 1582–1583 гг. составляли 72,4 % [90]. В Великолуцком уезде в 1584–1585 гг. удельный вес пустошей равнялся 89,4 % [91].

В центральных уездах Русского государства размеры запустения были несколько меньше, чем в Новгородской области. Но и здесь экономический кризис достигал огромной силы. Достаточно сказать, что даже в наиболее густо населенном Московском уезде (в 13 станах) в 80-х годах пустовало около 40 % пахотной земли; характерно при этом, что из 31 500 десятин земли, относящихся к разряду поместных и вотчинных земель, обрабатывалось лишь 11500 десятин, остальные же 20 000 десятин были оставлены впусте [92].

В Тверском уезде, на землях великого князя Симеона Бекбулатовича, в 1580 г. на 472⅔ деревень и 36 починков приходилось 456 пустошей [93]. Н. А. Рожков обобщает результаты своего изучения положения в центральных уездах в виде следующей формулы: «Начало 70-х годов XVI в. есть исходный хронологический пункт запустения большей части уездов Московского центра» [94].

Не менее сильно действие кризиса было выражено и в городах. Исследователь истории русского города в XVI в. Н. Д. Чечулин показал на массовом статистическом материале, какие огромные размеры принял процесс запустения городов во второй половине XVI в. [95]

Лишь восточные районы Русского государства (Прикамье и Нижнее Поволжье), южные степные уезды да отчасти Поморский Север оказались вне процесса запустения, испытывая на себе действие кризиса в противоположном направлении — в виде притока нового населения [96].

Запустение земель Центра и Новгородско-Псковской области явилось результатом массового бегства городского и сельского населения, забрасывавшего свои дворы и деревни и «запустошавшего» (т. е. перестававшего обрабатывать) землю, обращавшуюся в «перелог» и зараставшую «лесом». Современники отмечают массовый отлив населения из центральных районов Русского государства.

Внимание исследователей уже давно привлекала запись в одной из летописей (под 1560–1561 гг.) о том, что в этом году «много множество разыдеся людей из Можайска и из Волока на Рязань и в Мещеру и в Понизовые городы, в Нижней Новгород» [97]. К этому летописному свидетельству можно добавить показание Зиновия Отенского о том, что «многая множества селян, своя рала (сохи. — И. С .) повергша, разыдошася» [98]. Свидетельство Зиновия Отенского приобретает особый интерес тем, что оно: 1) говорит о бегстве не вообще «людей», а именно крестьян — «селян» и 2) относится уже ко времени опричнины (1566 или 1567 г.) [99], причем бегство крестьян и запустошение ими земель Зиновий Отенский объясняет именно бедствиями, вызванными опричниной (см. его характеристику опричнины).

Размеры бегства крестьян можно продемонстрировать на материале той же Тверской вотчины Симеона Бекбулатовича.

Писцовая книга 1580 г. рисует следующую картину движения крестьянского населения [100]:

Таким образом, на 27 случаев прихода крестьян насчитывается 306 случаев крестьянских выходов (отношение 1: 11). Еще более характерно распределение крестьян внутри «вышедших». Из 306 крестьян лишь 53 человека «вышли» сами, с соблюдением правил Судебника о крестьянском отказе; 188 крестьян было «вывезено», причем часть из них — «без отказу и беспошлинно»; наконец, 59 человек просто сбежали.

Таким образом, крестьянин иногда пользовался легальной возможностью ухода от владельца (предоставлявшейся Судебником), но значительно чаще обходился без этих юридических формальностей и или сам бежал «безвестно», или «вывозился» агентами-отказчиками к другому землевладельцу.

Массовое бегство крестьян [101]поставило класс феодалов-земле-владельцев и выражавшую их волю государственную власть перед необходимостью новых решительных мероприятий по крестьянскому вопросу, которые бы гарантировали землевладельцам возможность беспрепятственной эксплуатации труда крестьянина и вместе с тем усилили бы власть феодалов над личностью крестьянина.