Иван Смирнов - Восстание Болотникова 1606–1607

Мы уже отмечали выше, что сопоставление версий «Нового Летописца» и Исаака Массы о походе Ивана Басманова подрывает доверие к рассказу «Нового Летописца» в этой его части. Официальный документ — запись в разрядной книге — не дает возможности разобраться в противоречивых показаниях источников и лишь кратко указывает, что «Иван Басманов тово лета на службе не был: тово лета Ивана Басманова убили разбойники» [177]. Но для общей характеристики восстания Хлопка подробности похода Ивана Басманова в конце концов являются лишь деталью, ничего не меняющей в общей картине этого движения. Гораздо существеннее другое сообщение «Нового Летописца» — о расправе с участниками восстания. Заключительная фраза рассказа «Нового Летописца» о том, что те участники восстания, которых не удалось захватить вместе с Хлопком в плен, «уйдоша на Украину и тамо их всех воров поимаша и повелеша перевешать», содержит в себе (хотя и в тенденциозном освещении) признание того факта, что участники восстания Хлопка бежали после разгрома движения в Украинные города, т. е. именно туда, куда обычно бежали все недовольные элементы. Что же касается утверждения летописца о том, что все бежавшие были схвачены и перевешаны, то еще С. Ф. Платонов указал, что «можно сомневаться в справедливости (этих) слов летописи» [178]. И восстание Болотникова, вспыхнувшее именно в Украинных городах, лучше всяких других доказательств опровергает благочестивый конец летописной истории о Хлопке.

Мы ничего не знаем о личности вождя восстания. Все, что можно сказать о Хлопке, — это то, что этимология его прозвища (Хлопа, Хлопко) ведет нас к той самой социальной группе, которая и составляет круг участников восстания Хлопка: к холопам, из среды которых, по-видимому, и вышел отважный вождь восстания 1603 г.

Присвоение Хлопку прозвища «Косолап» большинством историков (вплоть до учебника по истории СССР для средней школы, под редакцией А. М. Панкратовой) не имеет опоры в источниках и представляет собой хотя и остроумную, но ошибочную гипотезу Карамзина [179], отнесшего к Хлопку найденную им запись в Архивской переписной книге Посольского приказа 1614 г.: «Столп 112 году о задорех и о разбойникех, о Косолапе с товарищи» [180]. На отождествление Косолапа с Хлопком натолкнуло Карамзина, по-видимому, хронологическое совпадение даты «столпа» о Косолапе — «112 г.», т. е. 1603–1604 г., с временем восстания Хлопка — 1603 г. От внимания Карамзина, однако, ускользнуло то, что в той же самой Переписной книге 1614 г. имеется еще одна запись о Косолапе. Запись эта гласит: «Столп 106-го году о разбойнике о Карпунке Косолапе с товарыщи, которые побили торговых свейских немец» [181]. Открытие этой записи полностью устраняет возможность относить прозвище «Косолап» к Хлопку. Вместе с тем она объясняет и ту запись о Косолапе, которую ввел в оборот Карамзин. Очевидно, инцидент с ограблением шайкой Карпуньки Косолапа шведских купцов продолжал быть предметом дипломатической переписки между Россией и Швецией с 1598 г. (106) до 1604 г. (112). Инцидент этот трактовался в плане «задоров», как на тогдашнем дипломатическом языке назывались всякого рода пограничные инциденты [182]. Таким образом, «столп о Косолапе» не имеет никакого отношения к Хлопку.

Мы лишены возможности, по характеру сохранившихся данных о восстании Хлопка, решить вопрос о наличии (или отсутствии) связи между отдельными районами восстания. Мы не знаем, были ли эти районы как-либо связаны друг с другом или же движение в каждом отдельном районе было совершенно изолированным, локальным.

Точно так же у нас нет данных и для ответа на вопрос о том, в какой мере сам Хлопко, как личность, оказывал влияние на борьбу в том или ином районе (или же он был, как это думают некоторые, лишь предводителем одного из отрядов восставших холопов).

Одновременность восстания в целом ряде местностей Русского государства заставляет, однако, притти к выводу, что перед нами картина единого движения если не в смысле единства действий, то в том смысле, что восстания в отдельных местностях явились формой, в какой находило свое выражение развитие движения холопов 1603 г. Вместе с тем все то, что в источниках (и прежде всего в «Новом Летописце») говорится о самом Хлопке, заставляет признать, что первоначальный и главный центр движения холопов был связан именно с ним. Это видно в частности и из того, что поражение Хлопка позволило Борису Годунову подавить и все движение в целом.

Движение Хлопка явилось наиболее грозным предвестником восстания Болотникова. Но нарастание классовой борьбы шло и по другим направлениям.

Существенным элементом в общем процессе развития социального кризиса в Русском государстве в конце XVI — начале XVII в. являлась классовая борьба в городах. Правда, мы почти лишены — для времени, предшествующего восстанию Болотникова, — материалов, освещающих внутреннюю жизнь русского города. И если для 1608–1610 гг., например, есть такие замечательные источники по вопросу о классовой борьбе в городах, как грамоты о борьбе между верхушкой посада и городскими низами в Ярославле и других северных городах, или такие бесценные для историка материалы, как рассказ «Псковского летописца» о борьбе между «большими и меньшими» в Пскове, то для предшествующего периода мы не имеем ничего подобного. Поэтому картину социальной жизни и борьбы в русском городе накануне восстания Болотникова приходится воссоздавать по отдельным, порой случайным, упоминаниям источников, разделенным зачастую значительными хронологическими промежутками.

Первое, что следует отметить, говоря о русском городе конца XVI — начала XVII в., — это растущую политическую активность городского населения, посадских людей. В этом отношении показательными являются события 1584 и 1587 гг., когда «чернь Московская» и «торговые мужики» играли столь видную роль в борьбе между Борисом Годуновым и его политическими противниками.

В мае (по другим источникам — в апреле) 1584 г. «чернь Московская приступали к городу большему Кремлю, и ворота Фроловские выбили и секли, и пушку большую, которая стояла против Фроловских ворот, на Лобном месте, под город подворотили; и дети боярские многие на конех из луков на город стреляли». Правительство вынуждено было послать «ко всей черни», для уговоров, думного дворянина Михаила Андреевича Безнина [183]и дьяка Андрея Щелкалова, (которые «чернь уговорили и с мосту сослали», чем и водворили спокойствие в столице [184].

События весны 1584 г. интересны и важны для нас не столько в плане изучения борьбы между политическими группировками в правящих кругах Москвы [185], сколько тем, что исключительно ярко рисуют «московскую чернь» как мощную силу и активный фактор, пытающийся вмешаться в ход развертывавшихся перед ее глазами событий.