Борис Рамм - Папство и Русь в X–XV веках

Таким образом, Московская Русь не только отвергла всякие посягательства латинской церкви, связанные с флорентийской унией, но создала в этих условиях совершенно самостоятельную русскую церковь, зависевшую от московского государя, а не от Византии, что свидетельствовало об укреплении и авторитете развивавшегося все большими темпами русского государства.

Не удалось и осуществление унии на Востоке. В Иерусалиме в 1443 г. три восточных патриарха — антиохийский, иерусалимский и александрийский — созвали собор восточной церкви, на котором провозгласили осуждение унии и всех ее приверженцев предали анафеме.

Несмотря на все торжественные заверения и подписи под соглашением византийского императора и представителей византийской церкви, уния в Византии не была официально провозглашена ни непосредственно после возвращения греческой делегации из Флоренции, ни в ближайшие годы. Иоанн VIII не решился на такой шаг, отдавая себе отчет в том, какую реакцию вызвало бы опубликование декрета. Уния была тогда введена в Византии без всякого провозглашения — de facto . В торжественном пасхальном богослужении в Софийском соборе, в присутствии императора, двора и папского легата, и во второй раз — спустя восемь дней, во время патриаршей службы в храме «Св. апостолов» было помянуто имя папы.

Однако даже и такая, более чем скромная форма, в которую облеклось введение унии, вызвала сильнейший протест и возмущение. Не только население, но и значительная часть духовенства решительно выступили против унии. Ненависть к латинянам приобретала в Византии почти всеобщий характер. Она превосходила даже страх перед турецким владычеством.

Между тем над Византией навис меч турецкого завоевания. Древняя империя не имела более сил сопротивляться. Истощены были ее экономические и материальные ресурсы, оскудел народный дух. Люди, вовлеченные в бесконечные религиозные распри, стали почти безразличными к судьбе Империи. В стране не оказалось условий для формирования национальных сил. Различные народности, населявшие страну, были разобщены. Немало было таких, которые, видя перед собой неминуемую гибель Империи, говорили: «Лучше турецкая чалма, чем папская тиара». Византийский историк этого времени приписывает эти слова крупному придворному сановнику Луке Нотаре. [640]В них нашла выражение глубокая ненависть к агрессивной политике западноевропейских феодалов, на протяжении многих столетий проводившейся под знаменем папской церкви. Вместе с тем в словах этих следует видеть и другое: классовую солидарность высших слоев византийского общества с турецкой военно-феодальной верхушкой, совместно стремившихся к подавлению народных движений и обеспечению широкой эксплуатации населения. [641]В народе же кипела ненависть к эксплуататорам и власти, их поддерживавшей, зрело понимание того, что нужно самим защищать свои интересы. Учащались вспышки народных восстаний.

В 1452 г. император Константин XI, делая как бы последнее отчаянное усилие, официально утвердил флорентийскую унию и все ее условия. В ноябре этого года прибыл из Рима в Константинополь специальный папский легат, чтобы от имени папы Николая V принять в подчинение греческую церковь. Этим легатом был кардинал Исидор. Уния была торжественно провозглашена в Софийском соборе, после чего с участием 300 священников была отслужена месса по католическому обряду. [642]Однако вся торжественность этих церемоний, проповеди папского легата кардинала Исидора, пышный прием, который ему был оказан при дворе, — все это нисколько не способствовало утверждению идеи унии в сознании масс.

В противовес унионистам множились и укреплялись ряды врагов унии. Народ и слышать не хотел о латинской церкви, о подчинении папе римскому. Там хорошо знали, что всякое с ним «соглашение» не что иное, как подчинение. И потому, как ни энергичен был Исидор, осуществить унию на Востоке не смог и он.

Центральными фигурами массового движения греков в борьбе против флорентийской унии в Византии стали деятели Флорентийского собора Марк Евгеник Эфесский и прежний сторонник унии Георгий Схоларий, принявший монашество под именем Геннадия. Он вывесил на дверях своей кельи анафему по адресу латинян и угрожал сторонникам унии. [643]Но сильнее, чем протесты против религиозных новшеств, звучал голос возмущения политическим подчинением папе, которое, как каждый понимал, неизбежно следовало за унией.

Под давлением народных масс уния была решительно отвергнута восточной церковью. Уже в 1443 г. на Иерусалимском соборе три патриарха греко-византийской церкви, как выше уже было упомянуто, осудили ее, объявили всех ее сторонников отлученными от церкви и обратились с соответствующим посланием к императору Иоанну VIII; [644]в 1450 г., в присутствии папского легата Леонарда, четыре патриарха (кроме упомянутых — константинопольский патриарх Афанасий) снова осудили и отвергли унию с папской церковью и так решительно объявили о низложении папско-унионистского патриарха константинопольского, которым был Григорий Мамма, что тому ничего не оставалось, как сбежать в Рим. [645]Наконец, в 1472 г. на новом Константинопольском соборе патриархи, собравшиеся под председательством константинопольского патриарха Симеона, еще раз подтвердили свое осуждение унии.

В Византии унию признавал только императорский двор, и это делало ее тем более ненавистной в глазах народа, справедливо видевшего в ней не только орудие папской экспансии, но и средство укрепления позиций правящей клики.

Флорентийская уния не только не помогла, как ее представляли паписты, ратовавшие за нее, защите Византии от турецкого завоевания, но, внеся раздоры и несогласие в жизнь народа, помешала организации его сил и борьбе за существование государства. [646]Навязанная папской политикой уния фактически ускорила гибель Византии, еще более деморализовала ряды ее защитников, подрывая еще сильнее и без того угасавший дух сопротивления.

Бесплодной была уния и в военно-политическом отношении. Во время Флорентийского собора одним из важнейших аргументов сторонников унии было уверение в том, что, как только она состоится, подымется «весь христианский мир», сокрушит турок и спасет Византию. Этого не произошло. Уже в 1440 г. турки напали на Белград, проникли в Венгрию и Трансильванию и, наконец, разгромили 10 ноября 1444 г. шестнадцатитысячное венгерско-чешское войско под Варной. [647]Несмотря на героизм и отвагу венгров, сражавшихся под предводительством Яноша Гуниади, и восставших против турецкого владычества храбрых албанцев во главе с Георгием Кастриотой (Скандербегом), турки нанесли венграм в 1448 г. новое решающее поражение на Косовом поле.