Мартин Гарретт - Венеция. История города

Классицизм Палладио, построенный на его понимании трактата Витрувия «Об архитектуре», единственного античного труда по архитектуре, сохранившегося до его времени, воспитал в нем его покровитель, дворянин и поэт из Виченцы, Джанджорджо Триссино (1478–1330). Он отправил Палладио в Рим, помог ему начать свое образование и карьеру и даже дал ему имя, под которым тот и прославился. Имя это — производное от имени богини мудрости Афины Паллады. Триссино принадлежал к группе местных патрициев, с энтузиазмом боровшихся за возрождение классицизма. В 1556 году они основали Олимпийскую академию. Как и все жители города, они считали работы Палладио поводом к гражданской гордости; их классическая направленность рассматривалась в тот момент как современное веяние, с одной стороны, а с другой — как связь с прошлым этого древнего поселения, некогда принадлежавшего Риму. И в том и в другом смысле благодаря Палладио они могли чувствовать равенство с Венецией, а может быть, даже и превосходство над своей консервативной в вопросах архитектуры постантичной правительницей. (Развить чувство собственного достоинства помогала и успешная торговля шелком.) Самым претенциозно классическим зданием того периода стал Театро Олимпико.

В Базилике в 1562 году была поставлена пьеса Триссино «Софонисба», написанная в 1515-м итальянским белым стихом, но по канонам античной драмы. Отчасти потому, что именно Палладио специально для этого случая временно превратил Базилику в театр, Олимпийская академия позже заказала ему проект постоянного театра. Архитектор, призвав Витрувия и богатый опыт, приступил к работе, но умер в 1580-м году, успев закончить только внешние стены. Винченцо Скамоцци пришел ему на смену и завершил, а в отношении самой сцены — значительно модифицировал планы предшественника. Улицы, расходящиеся лучами за аркадой, которая должна была воспроизводить римские frons scenae , построенные Скамоцци для первого представления в 1383-м, сохранились до сих пор. Однако они немного ограничивают постановочные возможности, и поэтому несколько лет спустя в театре дожей в Саббьонетте Скамоцци сам расширил арку и заменил улицы единым ландшафтом. Кроме того, в некоторых театрах уже стали использовать сменные декорации. Гёте они порадовали. Обнаружив, что театр все еще действует, и выражая мнение многих, он заключил, что Олимпико «неописуемо прекрасен», но «по сравнению с современными театрами смотрится аристократичным, богатым и хорошо образованным ребенком рядом с хитрым и хорошо ориентирующимся в жизни взрослым, который хоть и не богат, не знатен и не особенно образован, но зато лучше знает, что ему по силам». Короче говоря, это академический театр.

И тем не менее первое представление наверняка было незабываемым зрелищем. Ставили «Царь Эдип», вариации на тему Софокла, написанные Орсатто Джустиниани на музыку Андреа Габриели. Участие этого известного венецианского композитора, несомненно, только добавило престижа как самому событию, так и Виченце в целом. Пышные костюмы и величественные жесты актеров сохранились на фресках на стенах Антеодеона рядом со зрительным залом. В постановке учитывались звуковые, визуальные и даже обонятельные эффекты — в самом начале со сцены «внезапно донесся аромат».

Неподалеку от города расположена одна из самых удачных вилл Палладио, построенная в конце 1560-х для монсеньора Паоло Альмерико, но известная под названием «Ла Ротонда». Альмерико, рассказывает архитектор, «пропутешествовал много лет, обуреваемый стремлением к славе, пережил всех своих родственников, вернулся в родную страну и для восстановления сил удалился в одну из своих загородных резиденций». Там он построил «в соответствии со следующими своими выдумками» виллу.

Приятнее и очаровательнее месторасположения не найти. Здание возвышается на небольшом холме, куда отовсюду легко добраться. С одной стороны его снабжает водой Баккильоне, судоходная река, а с другой окружают весьма приятные склоны, напоминающие огромный театр, и все это возделано и изобилует великолепнейшими фруктами и изысканнейшими винами. Со всех сторон виллы открываются прекраснейшие виды: некоторые из них ограничены, другие более обширны, а иные тянутся до самого горизонта. Со всех четырех сторон есть террасы; под ними и под главным залом находятся служебные помещения и комнаты, используемые членами семьи. Центральный зал — круглый, свет в него падает сверху.

Из всех зданий, построенных Палладио, Ла Ротонда вызвала наибольший резонанс. Она стала, например, моделью для Чизвик-хауса лорда Берлингтона, а в 1979 году ее интерьеры представил очень в выгодном свете Джозеф Лоузи в своем фильме «Дон Джованни».

Верона, до которой от Венеции не больше двух часов поездом, а на машине и того меньше, являет собой ее идеальную противоположность. Здесь есть холмы и бурные альпийские речки, а «на берегах возвышаются скалы, где темнеют кипарисы и туманно серебрятся оливы», как писал Рескин. И самое главное, чего нет в Венеции — массивные, уцелевшие до сих пор римские постройки. Огромный амфитеатр (примерно 100 год н. э.), с его сорока четырьмя ярусами сидений (которые часто обновляли начиная с XVI века), некогда вмещал 22 000 зрителей. Если въезжать в Италию через перевал Бреннер, этот город и его здания первыми попадаются на пути. Прежде всего именно они открывались взорам северных завоевателей и путешественников. Гёте, страстно жаждавший классицизма, именно здесь впервые с ним столкнулся. Восхищение не помешало ему анализировать, — а ведь большинство из нас просто бродили бы по округе и смотрели во все глаза! Поэт размышлял о том, как создавалась эта огромная окружность и какой эффект производила на тех, кто собирался здесь: по мнению Гёте, она была призвана «впечатлять собой людей, чтобы заставить их почувствовать и поверить в свои силы». Все началось с импровизированных трибун, которые сооружали из скамей, бочек и телег, чтобы лучше видеть через головы толпы, а дальше уже специально для публики строят конструкции, поднимающиеся уступами. Затем архитектор удовлетворяет «всеобщую необходимость», создавая «максимально плоский кратер»:

…сама публика становится украшением. Собравшись вместе, они изумляются друг другу. Они привыкли видеть друг друга снующими туда-сюда в беспорядке, суетливо бегающими без всякого смысла и дисциплины. А теперь это многоголовое, наделенное многими сознаниями, переменчивое и неуклюжее чудовище неожиданно видит себя объединенным в одно благородное собрание, сплавленным в единую массу, становится единым телом, движимым единым духом.