Александр Донцов - Родословная советского коллектива

Оснований обойти молчанием дореволюционное прошлое идеологии и практики коллективизма, господствовавших в годы «зрелого» социализма, достаточно. И все же искушению мы не поддались. Не по причине часто цитируемой народнической метафоры об общине как «зародыше социализма». Исторически опровергнутая, она казалась несостоятельной и многим ее современникам. Великорусскую общинную организацию «можно, конечно, стараться подогнать под известные шаблоны того социального строя, к которому многие в нашем обществе почему-то возымели ничем не объяснимую нежность. Но всякую попытку в этом роде ожидает неминуемое фиаско. Сходство между социалистическими идеалами и русскою общиной совершенно мнимое, и если по внешности они отчасти соприкасаются, то дух в них живет совсем различный. <...> Искавшие в ней сходства с коммунистической ассоциацией, к немалому своему огорчению, наталкивались на черствую фигуру мужика-домохозяина, упорно стоящего за свою полосу» [2-11] [2-11] Головин К. Ф. Указ. соч. С. 2. . С Головиным солидарен А. А. Риттих (1868—1930), один из основных разработчиков и исполнителей столыпинской аграрной реформы, последний министр земледелия Российской империи. Аргументируя понимание общины как административно-финансового института, утвердившегося решениями правительства [2-12] [2-12] Риттих А. А. Зависимость крестьян от общины и мира. СПб., 1903. С. 12. , он не отказывает ему в «нравственных началах взаимопомощи» [2-13] [2-13] Там же. С. 50. . Однако прообразом высшей социальной формы на основе справедливости и равенства община конца XIX в. не была: «Чувство законности, несовместимое с чувством безответственной стадности, совершенно отсутствует. Простейшие человеческие чувства справедливости, жалости, стыда, вопреки поэзии славянофилов и народников, далеко не служат обычным украшением крестьянского быта» [2-14] [2-14] Там же. С. 183. .

Впрочем, как резонно заметил Герцен в статье «О развитии революционных идей в России», «не каждый зародыш достигает зрелости, не все, что живет в душе, осуществляется». Социализм, зародышем которого величали общину народники, мало того что не гарантирован, но и совсем непохож на советскую реальность. Специалисты заверяют [2-15] [2-15] Гаджиев К. С. Социализм // Новая философская энциклопедия в 4-х т. Т. 3. М., 2001. С. 607. : термин появился около 1830 г., а в научный оборот его ввел последователь Сен-Симона П. Леру (1797—1871) в работе «Об индивидуализме и социализме» (1834), опубликованной в «Revue Encyclopédique». Социализм в ней представал как коллективистская альтернатива индивидуализму: социальное равенство, братская солидарность, сотрудничество, альтруизм вместо разнузданного эгоизма и конкуренции, разъедающих современное общество. Ни к «научному социализму» из «Манифеста Коммунистической партии» (1848) Маркса и Энгельса, ни к т. н. реальному социализму, утвердившемуся в СССР, эти этические ценности прямого отношения не имели. У деревенской общины, при всем благолепии якобы царящих в ней уравнительных порядков, не было никаких шансов оказаться зародышем или сколь-нибудь значимой ячейкой государства, основанного на диктатуре пролетариата, идейной монополии единственной партии, воплощающей в жизнь его интересы, государства, построенного на всеобщей национализации средств производства и централизованном распределении материальных благ.

«Отдельно стоит вопрос о коллективизации. Конечно, в целом она не была добровольной. Но она оказалась принятой крестьянством в большей степени, нежели отвергнутая его большинством столыпинская реформа. Коллективистский менталитет, воспитывавшийся веками в патриархальной общине, привел к принятию коллективных форм хозяйствования, а колхозы стали не только новой формой организации производства, перевода мелкого крестьянского хозяйства в крупные, но и средством индустриализации деревни» [2-16] [2-16] Сенявский А. С. Российский исторический процесс во второй половине XIX—XX вв.: историко-теоретическая концепция // Трансформация российского общества второй половины XIX — начала XX в. в современных исторических исследованиях и музейной деятельности. М., 2009. С. 111—112. . Менталитет или административные репрессии послужили решающим фактором торжества коллективизации — мнения коллег историка А. С. Сенявского неоднозначны [2-17] [2-17] См., напр.: Вронский О. Г. Государственная власть России и крестьянская община в годы «великих потрясений» (1905—1917). М., 2000; Кабанов В. В. Крестьянская община и кооперация России XX века. М., 1997; Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998; Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы. Деревня. М., 2001. . «Возможно, когда-то российских крестьян и отличали великодушие, взаимовыручка, общинная солидарность, с такой ностальгией описывавшиеся славянофилами и народниками, хотя, наверное, разумнее будет отнестись к подобным рассказам скептически. Во всяком случае, мало что свидетельствовало об этом в те десять лет, которые последовали за коллективизацией, когда в настроении крестьян, казалось, преобладала смесь возмущения, злобы и апатии» [2-18] [2-18] Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. С. 23. . Это Ш. Фицпатрик, пришедшая к выводу, что «коллективный принцип, формально воплощенный в колхозном строе, по-видимому, не находил никакого отклика среди российских крестьян, несмотря на наследие общинного быта. Крестьяне никогда не соглашались с тем, что являются <...> совладельцами колхозной земли и имущества. Они предпочитали изображать себя рабочей силой, которую используют на колхозных полях ради чьей-то выгоды» [2-19] [2-19] Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. С. 23. .

Хотя крестьянская община не стала прототипическим образцом большевистского проекта социального переустройства, именно она была главным институтом социализации подавляющего большинства первых граждан нового государства. «Человек будущего в России — мужик», — предрек Герцен в упомянутом письме французскому историку. И оказался прав. Согласно переписи населения Российской империи 1897 г. более 77% подданных считали себя крестьянами, проживали же в сельской местности более 85%. По данным сельскохозяйственной и продовольственной переписи 1917 г. 71,9% населения 52 губерний Европейской России, Сибири и Степного края — крестьяне. Вплоть до 1926 г. доля горожан составляла примерно 18%. Деревенское прошлое не могло не повлиять на революционное настоящее советских первопроходцев, а через воспитание детей и внуков транслировалось в будущее. От каких напастей и ошибок могли и хотели предостеречь потомков наши крестьянские предки? На что советовали обратить внимание как на залог благополучия и счастья? Хозяйственные, экономические, эстетические и т. п. наставления оставим на откуп специалистам. Попытаемся понять, какие правила социальной жизни общины были, возможно, предметом «межпоколенческой культурной трансмиссии», как по-ученому именуют сегодня передачу жизненного опыта старшими младшим. Кстати, по упомянутой переписи 1917 г. из 14,6 млн учтенных крестьянских хозяйств 88,1% составляли т. н. приписные, связанные с общиной, не исчезнувшей в одночасье.