Александр Донцов - Родословная советского коллектива

Удивительные совпадения речевой семантики «свойства» с результатами его нейровизуализации сказанным не исчерпываются. Четвертой любопытной деталью, синхронно отмечаемой лингвистами и нейробиологами, является дифференцированность образов «своих» и неразличимость — «чужих» [4-53] [4-53] См.: Александров Ю. И., Александрова H. Л. Субъективный опыт, культура и социальные представления. М., 2009. . Поскольку обобществленный быт не препятствовал и даже способствовал возникновению чувства «свойства», априорной благожелательности к находящимся рядом малознакомым людям, полученный здесь субъективный опыт [4-54] [4-54] См., напр.: Валеева Д. Р. Репрезентация концепта «дом» в русской языковой картине мира // Автореф. дисс. канд. филол. наук. Казань. 2010; Забродкина Е. А. Семантическое поле «дом» в русских народных говорах // Автореф. дисс. канд. филол. наук. Арзамас. 2008; Свинцова А. А. Лингвокультурная доминанта «Дом-Родина-Чужбина» в русских и английских пословицах // Автореф. дисс. канд. филол. наук. Киров. 2005; Слепцова Е. В. Концепт «дом» в русской языковой картине мира и тетралогии «Братья и сестры» Ф. А. Абрамова // Автореф. дисс. канд. филол. наук. Владивосток. 2009; Тимощенко С. А. Лексико-семантическая экспликация концепта «дом» в русской фразеологии и художественных текстах//Автореф. дисс. канд. филол. наук. Краснодар. 2007. вполне мог облегчить адаптацию в стабильных коллективах. Активации просоциальных форм поведения способствовало, возможно, и то, что этот опыт получен в стенах общего дома. Дом же для русскоговорящих — не только строение для жилья, но населяющие его близкие люди, родное гнездо, где уютно, безопасно и тепло телу и душе [4-55] [4-55] Левонтина И. Б. Дом // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Москва, Вена. 2004. С. 286. . «К дому человек по-особому относится, рассматривая его как часть своей личной сферы. Это особый обжитой мир, уклад жизни, средоточие традиций, часто семейных, имеющее культурную ценность» [4-56] [4-56] Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. В 2 т. Т. 1. М., 2007. С. 262. .

Показательно, что известное на Руси с XI в. слово «дом» исходно означало «жилище», «хозяйство», «семья», «род» и «храм» [4-57] [4-57] Кулакова И. Н. История московского жилья. М., 2006. С. 176. . Маловероятно, что упомянутый «дом — машину для жилья» студенты считали храмом. Не исключено, однако, что почти непрестанное соприсутствие в общественных помещениях, равно как и ночевка в крохотных спальных кабинах (6x2 на двоих) [4-58] [4-58] См.: Hall Е. The Hidden Dimension. N. Y., 1966. , т. е. на расстоянии личной дистанции [4-59] [4-59] 0 лексических вариантах фиксации сходства в русском языке см.: Богуславская О. Ю. Похожий, схожий, сходный // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Москва, Вена. 2004. С. 807-812. , могли создавать атмосферу семейного тепла и родственной близости. Не менее важно и другое. Сопутствующее обобществлению усреднение, выравнивание условий и образа жизни у большинства рядовых граждан, особенно молодежи, рождали ощущение — иллюзорное и реалистичное одновременно — полного сходства участи в прошлом, настоящем и будущем. Будущем — верили многие — которое построим Мы. Позитивно окрашенное чувство взаимоподобия людей, образующих Мы, базировалось на субъективных основаниях сравнения, личном опыте общения, в ближайший круг которого, как правило, попадают родственные души [4-60] [4-60] См.: Белинская Е. П., Тихомандрицкая О. А. Социальная психология личности. М., 2009. . Не забудем, однако, и о настойчивой пропаганде солидарности и единства строителей нового общества, формировавшей не само братство, но ожидание его. Готовность же к событию — установка — часто находит свидетельства его наступления, соответствующие не столько действительности, сколько исходному намерению [4-61] [4-61] Сорокин П. А. Социология революции. С. 90. .

Митинговое и повседневное ощущение Мы, с большой вероятностью свойственное постреволюционным горожанам новой волны, частично объясняет интенсивное возникновение и относительно безболезненный роспуск разнообразных добровольных общественных организаций. Сказалось оно и в жизнедеятельности уже существующих и вновь созданных трудовых объединений. Отличительная особенность простонародного городского «Мы» конца 1920-х — осознание созидательной силы коллективного субъекта. «Они» не исчезли из массового сознания, но из смертных врагов превратились в явных и затаившихся вредителей-злопыхателей, заслуженно, как многим казалось, караемых при поимке. В безобидном варианте «их» олицетворяли обыватели и мещане, озабоченные собственным благополучием. Или чиновники-бюрократы, пекущиеся о карьере, а не нуждах народа. Были, конечно, и иные «Они». Показательно, однако, самым распространенным ответом на вопрос «Как живешь?» в то время утвердилось «Как все». Показная скромность? Боязнь сглаза? Не исключено. Но и воочию диагностируемое сходство повседневных забот и уровня жизни. Рядовым российским горожанам в те годы в ближайшем окружении завидовать было некому.

Чувство «Мы», актуализирующееся на демонстрации и в общепите, — следствие унификации уровня и образа жизни пришлого населения, навсегда расставшегося с деревенским и солдатским прошлым, но не забывшего о роли общины в судьбе поколений предков. Закономерен вопрос: сказывалась ли простонародная солидарность в трудовой деятельности — основном занятии пролетариата? По сведениям Сорокина, пусть и небеспристрастно, но изнутри анализировавшего крах Российской империи, в первые послереволюционные годы этого не произошло. И не могло произойти. Во-первых, по причине деформации «трудовых рефлексов», как социолог именовал акты, необходимые для добывания средств существования. «Благодаря разным причинам — отвлечению сил на взаимную борьбу, отнимающую энергию и отучающую (как и война) от мирного труда — понижению способности предвидения и заботы о будущем, вере в то, что революция всех накормит, возможности поживиться чужим добром, существованию ранее накопленных запасов, соответствующей агитации и т. д.» происходит «количественное и качественное угасание трудовых рефлексов, с одной стороны, рост желания жить за счет труда других, иначе говоря, рост паразитизма, — с другой» [4-62] [4-62] Там же. . «Прославляя «труд» в своих речевых рефлексах, революция на первой стадии делает людей лентяями, трутнями, паразитами, т. е. объективно как раз отучает от труда» [4-63] [4-63] Сорокин П. А. Социология революции. С. 213. . Не доказано, но правдоподобно.

Маловероятность осознанной трудовой солидарности в начальный период постреволюционной трансформации общества обусловлена, во-вторых, серьезной деформацией структуры «социального агрегата», как Сорокин называет совокупность образующих общество групп. Циркуляция трудовых, в частности, ресурсов «принимает «анархический» характер. Тормозов нет, а потому индивиды потоком революции срываются с мест и несутся «куда глаза глядят», без плана, без системы, вне обычных «кровеносных и лимфатических» путей» [4-64] [4-64] Там же. С. 216. . Оставим без комментариев популярные на стыке ХIХ—XX вв. организмические уподобления общества (А. Э. Ф. Шеффле, Р. Вормс, А. Эспинас, П. Ф. Лилиенфельд). Прислушаемся к аргументам. «С помощью моих учеников я в 1921—1922 гг. произвел анкетное исследование социальной циркуляции в Петрограде за годы революции. Обследованию было подвергнуто 1113 человек. Основные итоги таковы. Каждый из 1113 человек с 1917 по 1921 г. переменил свою основную профессию один или много раз. Подсчитав число всех перемен профессии всех этих лиц и разделив полученную цифру на 1113, я получил число 5, указывающее среднее число перемен профессий за 3,5 года. Не только для Петрограда, но даже для Америки такой коэффициент профессиональной циркуляции и изменения состава профессиональных групп высок» [4-65] [4-65] Сорокин П. А. Социология революции. С. 217. . Любопытен частный пример «революционной циркуляции». «Семнадцатилетний деревенский парень, каким он был до революции, с 1917 по 1921 г. был: красноармейцем, рабочим на заводе, партийным агитатором, арестованным и приговоренным к смерти (белыми), членом заводского комитета, заведующим финансами в уездном городе, красным офицером, студентом, членом Губ. Комитета РКП, председателем губернской Чеки, членом Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, красным прокурором» [4-66] [4-66] Там же. С. 227-228. .