Наум Застенкер - Баварская советская республика

Вместе с тем ландтаг должен был быть созван на краткое заседание для выражения доверия социалистическому министерству. Должна была быть также создана новая вооруженная сила в виде “добровольческой народной охраны из организованных рабочих”. Это соглашение, заключенное социал-демократами и независимыми в городе Нюрнберге, и было принято съездом советов, который наметил также состав министерства во главе с правым социал-демократом Гофманом.

Буржуазия и политические лидеры поспешили присоединиться к нюрнбергскому соглашению. Буржуазия в лице лидеров буржуазных партий ландтага совершенно ясно и отчетливо понимала свое полное бессилие перед лицом революционного подъема в стране. Оправдываясь впоследствии перед фашистскими кругами, обвинявшими в “добровольной капитуляции ландтага перед социалистами и советами”, лидер баварских демократов д-р Мюллер (Мейнингер) чрезвычайно отчетливо подчеркнул роль правительства Гофмана и социал-демократии как главной социальной опоры буржуазных классов Баварии. При отсутствии развитого фашистского движения и организованных кадров фашизма в тот период в Баварии баварские шейдемановцы являлись для буржуазии последним якорем спасения. Гофман обещал лидерам ландтага бороться “за демократию” и не уступать советской идее, а “это было для нас, для всех буржуазных партий решающим при выборе Гофмана”, – признавал открыто Мюллер [7]. “Мы все полностью сознавали, что дело идет о последней серьезной попытке спасения из хаоса. Выиграть время, представлялось {81} нам, – выиграть многое, возможно все. Дальнейший ход кризиса показал убедительно, что мы были в своей тактике полностью правы” [8].

Поддерживая нюрнбергское соглашение и комбинацию “чисто социалистического правительства”, буржуазия исходила из необходимости обеспечить перед надвигающимися событиями пусть слабое, но послушное правительство, объединение вокруг него ландтага и буржуазных партий, чтобы таким образом выиграть время для оформления вооруженных сил контрреволюции. Созванный на один день ландтаг выразил 17 марта свое доверие правительству Гофмана и облек его чрезвычайными полномочиями. Утвердив далее основной закон государственного устройства, целиком повторявший закон, выпущенный еще Эйснером в январе, и объявив “в принципе” уничтоженными фидейкомиссы, ландтаг в тот же день разошелся.

Правительство Гофмана оказалось еще более бессильным, чем правительство Эйснера, разрешить стоявшие перед ним задачи и задержать быстрое революционизирование масс. Не помогли этому делу и включенные в правительство независимые, приглашение которых лидеры социал-демократов откровенно объясняли представителям буржуазии тем, что “без независимых мы слишком слабы, чтобы оказать влияние на массы”.

Пуская в массы широковещательные обещания “социализации”, “обобществления энергетических ресурсов и горной промышленности”, “широкого социального законодательства” и т.д., правительство Гофмана и не подумало, конечно, приступить к проведению всех этих мероприятий. Зато оно поспешило удовлетворить выдвигавшееся еще до революции требование буржуазии о создании самостоятельного министерства торговли и промышленности, которое и было создано накануне советского переворота.

Свою основную энергию правительство Гофмана направляло на создание вооруженной силы, способной обеспечить решительное наступление контрреволюции на рабочий класс. “Когда я 17 марта вступал в правительство, – заявлял впоследствии Гофман, – в Мюнхене существовала хорошо {82} организованная противоправительственная армия: 30 тыс. безработных и совершенно запущенный гарнизон. Переговоры о реорганизации военных сил начались немедленно же после образования правительства и были закончены к 1–2 апреля. Предполагался немедленный роспуск мюнхенского гарнизона. Но именно это намерение правительства ускорило мюнхенскую катастрофу. Даже социалистическое правительство не в состоянии совершать чудес. И было бы действительно чудом, если бы при всем развале в Мюнхене оказалось возможным в течение 14 дней создать из наличного гарнизона преданные правительству оборонительные части” [9]. В действительности это объяснялось тем, что в течение 14 дней всякая попытка правительства сорганизовать вооруженные силы контрреволюции наталкивалась на решительное сопротивление масс рабочих и основной части солдат.

Правильно оценивая попытки правительства усилить и укрепить контрреволюционно настроенные части, создать вооруженную охрану и т.д. как прямую подготовку наступления контрреволюции, мюнхенские рабочие и революционные солдаты вынуждали Центральный совет и рабочие советы протестовать против создания белогвардейских организаций. В этом бессилии правительства Гофмана создать прочную вооруженную белогвардейскую опору нашел свое яркое выражение растущий новый революционный кризис в стране. Фактически в течение всего периода существования правительства Гофмана советы и фабзавкомы продолжали играть решающую роль, вмешиваясь под напором масс рабочих и солдат в правительственные дела. {83}

Уже период съезда советов способствовал быстрому выветриванию у коммунистического руководства иллюзий об установившейся якобы диктатуре пролетариата и о возможности создания советской республики объединенными {83} усилиями “левых” независимцев, анархистов и коммунистов. Нюрнбергское соглашение и создание правительства Гофмана наглядно показали необходимость решительной перемены линии партийной организации. Перелому в деятельности мюнхенских коммунистов особенно способствовал приезд в середине марта в Мюнхен Евгения Левине. Под руководством Левине партия сделала крупные успехи в укреплении коммунистической организации и в строительстве ячеек на предприятиях и в казармах. Однако и сам Левине находился под влиянием люксембургианских представлений о задачах коммунистического авангарда и тактике партии в борьбе за диктатуру пролетариата.

В “Красном знамени”, начавшем выходить под редакцией Левине, уже 18 марта совершенно правильно подчеркивалось, что “время для сведения счетов с нашими противниками наступит тогда, когда рабочий класс создаст путем организации советов средства для захвата власти и когда за коммунистами будет стоять большинство рабочих” [1].

Правильно подчеркивая опасность преждевременных выступлений, раньше чем партия укрепится в массах и создаст прочную опору в советах, указывая на возможность провокации преждевременного выступления пролетариата со стороны буржуазии и ее “социалистической” агентуры, Левине держался вообще того мнения, “что провозглашение республики советов в Баварии при настоящем политическом положении в государстве было бы безумием и имело бы роковые последствия” [2].