Муслим Мурдалов - Шамиль – имам Чечни и Дагестана. Часть 1

Под начальством князя Барятинского были следующие части войск: первый батальон эриванского карабинерного Его Высочества Наследника Цесаревича полка; первый, третий и четвертый батальоны егерского князя Воронцова полка; десять человек кавказского саперного батальона, усиленные пехотою с шанцевым инструментом; вся кавалерия отряда; взвод легкой №5-го батареи 20-й артиллерийской бригады; дивизион конноартиллерийской №15-го батареи; десять повозок транспорта.

Прочие войска, со всеми тяжестями отряда, остались в лагере, под начальством подполковника Меркулова.

Вревский выступил на Рошню, Барятинский – на Гойту. По исполнении своих задач, колонны должны были сойтись в укр. Урус-Мартане, которое осталось от них на север, между обеими этими речками.

Проследим поочередно действия каждого из генералов.

Ночные путешествия войск вообще отвратительны во всех отношениях, а движение колонны барона Вревского было донельзя затруднительными. Чтобы скрыть его, он пошел без дороги, у предгорья, и если бы не хорошие проводники, которые знали все эти места наизусть и могли идти, закрывши глаза, то, конечно, колонна, вместо Рошни, очутилась бы где-нибудь в аргунском ущелье или вроде того. Но проводники шли впереди и не дали ей уклониться ни на одну линию от предположенного пути. Ныряя из балки в балку, проламывая тонкий слой льда, которым были подернуты все углубления, встречавшиеся на каждом шагу, купаясь в бесчисленном множестве ручьев и мелких речек, окутанные почти непроглядною тьмою, смягчавшеюся только лежавшим местами снегом, войска шли без привала и останавливались время от времени на несколько минуть лишь для того, чтобы стянуться.

Но, несмотря на все препятствия и крайние затруднения, колонна, в глубокой тишине, никем неоткрытая, с рассветом восемнадцатого числа, достигла берега Рошни. Чтобы дать ей отдых, барон Вревский поспешил ее спрятать в лесистую балку. Все как будто вполне понимали цель и важность предпринятого движения, и никто ни единым звуком голоса не нарушил гробового молчания окружающей природы. Даже лошади, и те, словно подражая человеку, ни одним легким ржаньем не давали звать о пребывании своем в этих местах.

Почти одновременно с прибытием отряда явился сюда же и командир первого сунженского полка, войсковой старшина Предимиров, с пятью сотнями своих казаков.

От балки начинался густой, едва проходимый лес, отделяющий ущелье Рошни от открытой равнины, по которой пролегала русская дорога. Лес в горных местах, на который не посягнула еще рука человека, и лес на плоскости – две большие разницы. Первый из них не подчиняется ни в каком отношении никаким законам и порядкам: в нем и заросли, и балка за балкою, и наваленные кучами деревья, которых сверху наломал какой-нибудь скатившийся от бури столетний гигант; и ручьи, и речонки в глубине оврагов, то ясные и тихие, то черные и зеленые от грязи и тины; то вдруг исковерканная, непроходимая полоса, через которую можно перебраться, кажись, лишь с дерева на дерево – и все это скрыто от глаз, невидимо до тех пор, пока сама нога не коснулась неожиданного восставшего пред нею препятствия. Невыносимо тяжелы и утомительны путешествия чрез эти леса, и едва ли бы они доставили удовольствие самому решительному, любознательному туристу или самому отчаянному искателю приключений. Мне много случалось переходить и проезжать подобных лесов на Кавказе, в особенности в горной Осетии, в Имеретии, в Чечне. Все они, правда, дышат неподражаемою, обаятельною прелестью, но лишь в то время, когда уже впоследствии вспоминаешь о них, так сказать, издали; но в ту минуту, когда обстоятельства или обязанность заставляют крестить их направо и налево, вдоль и поперек собственными ногами, когда эти ноги подкашиваются от усталости, когда едва переводишь дух от изнеможения и чувствуешь, что кровь приливает к голове и сердцу от постоянных карабканий и царапаний по крутым ребрам балок, где даже и доброму коню не в мочь подняться налегке не говоря уж о походной тяжести – тогда не до прелести их картин и не до обаяния или очарования.

Так было и с колонною, когда она переходила лес, и таков был самый лес, как мы описали выше, который она переходила. От балки, из которой вышли войска, до конца леса, правда, были две тропы, проложенные жителями в более удобных местах, но разве могли они отвечать удобному движению всей колонны вдруг? Только тяжести, артиллерия и офицеры могли пользоваться одною из этих тропок; что же касается до солдат, то им приходилось идти без всякой дороги; по другой же тропе, пролегавшей в долине реки, по правому берегу ее, следовала кавалерия.

Едва только войска втянулись в лес – стали попадаться завалы, число которых, по мере углубления колонны, увеличивалось все более и более по всем направлениям; затем, верхняя дорога, по которой шла пехота, в одном месте была преграждена широким рвом и бруствером. Теперь только приходилось понимать всю важность секретного движения, потому что если бы его заранее знали горцы и пожелали бы отстаивать спои заповедные трущобы, то едва ли бы возможно было решиться на подобное необдуманное наступление: последствием его было бы то, что в лесу, наверное, осталась бы большая половина колонны, а меньшая, дойдя до цели и потом отступая обратно по местам, которых неприятель, без сомнения, не оставил бы, заключила бы роковой бенефис, сложив там последние свои косточки. Неужели барон Вревский, предпринимая такое движение, был уверен, что он достигнет без потери желаемого места только потому, что окружил свои стремления и цели полною таинственностью? Едва ли. Скорее всего, он пошел и теперь шел потому, что не знал мест, в которые вступит, и препятствий, которые предстояли на пути; войдя же раз в эти места, он уж не мог и не должен был возвращаться, не разрешив своей задачи. На это движение Вревского мы не можем иначе смотреть, как на вполне рискованное, которое можно предпринять только в случае настоятельной, крайней необходимости, но не ради одного только молодецкого набега и истребления каких-нибудь тысячи или более домов. Мы вполне уверены, что Евдокимов, даже в пору своих блестящих удач, никогда не рискнул бы на такое наступление, да и вообще не рискнул бы на какое бы то ни было, не узнав заранее и обстоятельно, что ему предстоит впереди. Только отважность и решимость Вревского, который теперь и впоследствии доказал, как спокойно и безразлично относился ко всем опасностям, только уверенность его в войсках, которые он вел и, наконец, только энергичная, стремящаяся к славе, молодая натура князя Барятинского и его горячая кровь могли родить уверенность в том, что мы в этот день вынырнем с Рошни и Гойты более или менее благополучно. Довольно было бы одного случайного, нечаянного ружейного выстрела в лесу – как оно нередко бывает во время движений вследствие какой-либо неосторожности солдата – и колонна в десять минуть, много в четверть часа могла бы быть окружена со всех сторон неприятелем. Тогда последствием рискованного движения барона Вревского был бы современный нам тевтобурский лес, в котором чрез много лет пришлось бы какому-нибудь новому Германику мстить за избиение своих земляков и потом собирать невероятные груды их костей, чтобы над ними воздвигнуть памятник славы, чести, неудачи войск и риска их военачальника.