Муслим Мурдалов - Шамиль – имам Чечни и Дагестана. Часть 1

– Чего же ждешь? Подай!

И Бакланов почти вырвал из рук нарочного небольшой пакет.

– Подожди там. Дать ему водки, накормить коня!

Картина во всех частях невымышленная.

Как мы видим, нарочный застал Бакланова вполне врасплох. И действительно, он не ожидал и не мог никогда ожидать никакого подобного посетителя. После последних своих действий на Мичике, он распустил части войск по местам до нового распоряжения и теперь спокойно, лежа на ковре, обдумывал дальнейшие своя преднамерения. Он не только не знал, но даже и не предполагал, чтобы Барятинский снова прошел Гельдыген и очутился в Маюртупе.

Бакланов быстро сорвал печать. Не успел он поднести к свече короткую записку, как глаза его широко раскрылись, и в них блеснул тот лихорадочный огонь, который все сослуживцы привыкли видеть в решительные минуты.

– Эй! крикнул он на всю комнату.

В дверях вырос урядник.

– Нарочного спрятать и до моего приказания не выпускать за ворота. Сейчас должен приехать другой; спрятать и его. Живо позвать ко мне есаула.

Урядник исчез, и чрез пять минут в комнату вошел полковой адъютант донского Бакланова полка.

– Теперь скоро одиннадцать часов, встретил его Бакланов. Разошлите нарочных, но без тревоги и суеты, чтобы через два часа все войска резерва стянулись сюда. Сделайте тихо распоряжение по гарнизону, чтоб собирались. Наши проводники чтоб были готовы.

– Не поспеют через два часа.

– Кто поспеет, тот и пойдет. Торопитесь; скорее.

И Бакланов опять поднес к свече всполошившую его бумагу. В ней князь Барятинский писал, чтобы Бакланов, с войсками, какие может собрать, с рассветом, выступил бы к нему навстречу через речку Гонсаул, к аулу Гурдали ближайшему к месту расположения чеченского отряда, и остановился бы у маюртупского орешника. Цель этого движения – развлечь силы Шамиля, обеспечить местность перед фронтом отряда и этим содействовать Барятинскому к переходу в Куринское. Сборы для самого Бакланова были коротки, и он о них и о своей особе всегда заботился очень мало; но мучило его невыносимо то, когда, сколько войск успеет собраться к моменту выступления. Бакланов знал, что в настоящую минуту его отделяет от Барятинского всего лишь десять верст прямого пути, но пройти это пространство – стоило многих усилий, потому что нужно было перешагнуть высоты Качкалыка, углубиться в сердце большой Чечни, в места вполне неприязненные, пройти так называемые «темные» леса, крутые и глубокие овраги. Сам Бакланов там до сих пор еще не был, но, в ожидании сбора войск, он расспросил о том подробно у своих проводников и не без некоторой тревоги жался при их рассказах, которые – между прочим, заметить – на деле оказались вполне справедливыми.

Слушая проводников, Бакланов, молча, ходил из угла в угол своей комнаты, курил трубку за трубкой и беспокойно посматривал на часы.

Пробило час. В укреплении слышно было движение. – Значит, части прибывали.

Пробило два. К этому времени едва собрались три роты дагестанского полка, две роты линейного №12-го батальона, два легких орудия, две горных мортиры и донской Бакланова №17-го полк.

Мало, очень мало; но делать было нечего, приходилось ограничиться этими частями и выступать, так как, во-первых, путь был труден, тяжел, а во-вторых, темная ночь могла скрыть движение.

Бакланов приказал выступать, и вначале третьего означенные выше части двинулись.

Нужно было всеми силами стараться избегнуть встречи и столкновения с неприятелем. Если бы путешествие баклановской колонны было открыто Шамилем, то он легко мог бы задавить эту горсть войск, потому что, как уже известно было – по крайней мере Барятинскому – у имама находилось в сборе до восемнадцати наибов, с десятью тысячами людей. Счастье, что Шамилю и в голову прийти не могло встречное движение Бакланова и его отважное ночное путешествие; все взоры и все его внимание исключительно были устремлены на чеченский отряд и на князя Барятинского, каждый шаг которого он сторожил с особенным усердием.

Бакланов решился идти без дороги. Это был своего рода большой риск, но он рассчитывал тут на своих проводников, а они, в свою очередь, на наше золото и на награды. До качкалыковских высот прошли кое-как, тем более, что тут местность известная, но, перешагнув хребет, колонна вступила в такой густой, едва проходимый лес, что в нем и день казался бы ночью, а на этот раз было точь-в-точь как в закупоренной наглухо яме или в могиле. Колонна шла, конечно, без цепей, вытянувшись в два, в три человека, а в некоторых местах сужаясь в одного. Солдаты должны были ощупывать чуть не каждое дерево, чтобы невзначай не хватиться лбом об него и о передних своих товарищей, чтобы не отстать и не остаться в лесу. Тишина была необыкновенная; только изредка слышалось хрустение сучьев под колесами артиллерии, обмотанными войлоками, рогожками и веревками. Все, даже, кажется, и самые лошади, понимали опасность своего положения и необходимость соблюсти во всяком шаге глубочайшую таинственность. Каждый очень хорошо понимал, что при настоящем положении достаточно десяти человек неприятеля, чтобы расстроить всю колонну и остановить ее движение, достаточно одного какого-нибудь неосторожного, нечаянного выстрела, невольного крика или громкого ржания лошади, чтобы быть открытыми и остаться в этом лесу навсегда. Вероятно, что-нибудь подобное имелось в виду и у Барятинского, так как он велел выступить Бакланову не ночью, а с рассветом.

Только такая отчаянная голова, как Бакланов, могла рисковать подобным движением.

Лес был изрыт в разных направлениях балками, оврагами, куда колонна спускалась вполне бессознательно, как бы закрывши глаза. Препятствия, затруднения, остановки встречались постоянно: то конская упряжь зацепится за какой-нибудь пень или сук, то дерево попадет между двух передних орудийных лошадей, то ящик чуть не кубарем летит в какую-то пропасть.

Каждая полуверста, пройденная благополучно, снимала с сердца часть давившего его груза.

Движение продолжалось, шаг за шагом, уже около четырех часов; лес будто редел. Проводники объявили, что он кончается.

Сквозь обнаженные деревья уже чуть мерцала утренняя заря. Через полчаса ходьбы лес окончился. Рассвело. Отряд выступил на долину Мичика, и не одна рука набожно совершила крестное знамение.

Непроглядная, таинственная ночная тем сама по себе вселяет в человека какую-то робость; а если, при этом, он обставлен со всех сторон затруднениями и опасностями, то немного найдется таких храбрецов, у которых при таких условиях сердце оставалось бы в полном порядке.

Заблестел Мичик; кое-где берега его были окаймлены лентами снега. Быстро, почти врассыпную, колонна в нескольких местах перешла речку вброд, стянулась, выстроилась, раскинула цепи и полным шагом направилась к видневшемуся вдали, опять у леса, впрочем, на высоте, аулу Гурдали. Жители этого селения, увидев так неожиданно перед собою русские штыки, словно выросшие из земли, в страхе разбежались во все стороны, бросив на произвол судьбы и свои жилища, и имущество.