Муслим Мурдалов - Шамиль – имам Чечни и Дагестана. Часть 1

Отряд князя Барятинского снялся с позиции с рассветом, в то самое время, когда Бакланов готов был выйти из «темных» лесов. И для него местность была скверная: лесная ореховая чаща, балки, овраги, где неприятель сразу и не без успеха мои атаковать войска. Но он пока медлил, и только провожал авангард частым огнем из орудий, гранатами, на который тот почти не отвечал, не желая ввязываться в бой.

Остановив свою колонну, Бакланов приказал подать сигнал. Орудия взводами открыли пальбу, с некоторыми перерывами. Тут только неприятель спохватился и, желая вознаградить себя за то, что прозевал Бакланова, бросился на него с двух сторон. Но позиция колонны была чрезвычайно удобная, и Бакланов, при помощи своих орудий, живо осадил чеченцев. Барятинский, услышав выстрелы, прибавил шагу. Когда по этим выстрелам, которых вообще последовало уже до двадцати, начальник отряда решил, что находится от Бакланова на близком расстоянии, он дал ему ответ.

Через четверть часа из орешника показалась наша конница, а за нею авангард и обоз отряда. Части эти вскоре присоединились к Бакланову. Но оставался арьергард, следовавший, в составе тех же войск, как и накануне, под начальством полковника барона Николаи. Пропустив вперед, под огнем гранат, авангард, чеченцы толпами накинулись на барона Николаи, чуть только он втянулся в орешник, и в то самое время, когда авангард и обоз подали Бакланову руку, в арьергарде трещала сильнейшая перестрелка. После беглой пальбы с обеих сторон, чеченцы, заслоненные от нас тучею порохового дыма, вздумали, под покровом его, броситься в шашки. Но этот маневр им не удался; они, буквально, напоролись на штыки первого эриванского батальона и легли у ног его несколькими десятками. Неудачная эта атака вновь сменилась самою бешеною пальбою. Спустя полчаса снова раздался гик, нападение повторилось – и опять было отбито, как и предыдущее. А эриванцы и чернышевцы все пробирались вперед. Тогда неприятель произвел третью атаку, и на этот раз охватил ею как самый арьергард, так, в особенности, тенгинцев, следовавших в правой цепи. Тут уже он не ограничился минутною схваткою, но с ожесточением врезывался в ряды батальонов, с полным намерением прорвать, разогнать их. Обе стороны смешались, дым рассеялся, и слышны были лишь крики, вопли, возгласы, сопровождаемые стуком холодного оружия. Около десяти минут продолжался рукопашный бой. Наконец, толпы чеченцев отхлынули от тенгинцев с проклятиями, оставив на месте кучи раненых и убитых, напутствуемые нашим беглым ружейным огнем. Приближаться вновь они не посмели, и арьергард, удерживая их на расстоянии близкого ружейного выстрела, прошел остальное протяжение леса почти без потери и через три часа всего движения присоединился к прочим войскам, у речки Гонсаул.

Теперь предстояло самое главное и трудное: переправа через Гонсаул и движение к укр. Куринскому – конечно, уже не без дороги, так как самая цель всего движения состояла в том, чтобы открыть эту дорогу, иметь ее в виду для будущих действий и с тем вместе обозреть все протяжение новой для нас местности.

Гонсаул невелик и неширок, но берега его, покрытые льдом, были так круты и обрывисты, что одна только пехота – и то с большим трудом – могла перешагнуть за реку, а конницу и артиллерию решительно нельзя было переправить без предварительной расчистки и разработки спусков. Живо застучали кирки, ломы, топоры и лопаты, и через полчаса, почти на руках, перевезли на ту сторону первые два орудия. Затем, работы продолжались.

Теперь только Шамиль окончательно понял наши намерения и, оставив в покое нашу гонсаульскую позицию и переправу чрез речку, быстро двинулся с пехотою и кавалериею, в числе более шести тысяч человек, при четырех орудиях, к укрепленному кордону, против просеки, сделанной Баклановым от укр. Куринского. Там он стал в лесу, на левом берегу Мичика, перед переправой.

Барятинский, подкрепив Бакланова взводом батарейных орудий, кое-как перетащенных через Гонсаул, и четвертым батальоном князя Воронцова полка, приказал ему открыть сообщение с правым берегом Мичика и обезопасить, таким образом, наступление остальных войск к укреплению Куринскому.

У Шамиля была позиция хорошая, господствующая, крепкая, и он имел полное право питать надежду, что с равною почти артиллериею и с превосходными в численности силами пехоты и кавалерии не допустит Бакланова к переправе, отобьет, разобьет его. Ниже увидим, что и Бакланов не прочь был думать то же самое, и не введи он в дело хитрость и крайнюю решимость, при которой рисковал целостью всей своей колонны, ему бы не перешагнуть на правую сторону Мичика, и не отступить благополучно в арьергарде всего отряда к укр. Куринскому, а быть бы ему побитым крепко, самым достославным для себя образом.

Пока устраивали переправу на Гонсауле, Бакланов двинулся. Не успел он отойти на незначительное расстояние, как на правом фланге его колонны завязался бой – бой смелый, решительный. Горцы сыпали тысячами пуль, не щадя своего пороха, и наконец, бросились в шашки. Спасла только артиллерия, которая встретила это нападение картечным огнем.

Пока в этой стороне битва постепенно усиливалась, а колонна, тем временем, подвигалась понемногу вперед – Шамиль открыл ей во фронт огонь из всех своих орудий и безнаказанно резал наши ряды, с своей высокой позиции, учащенною пальбою. Таким образом, мы были схвачены с двух сторон, и положение наше являлось – если не безвыходным, то, по меньшей мере, весьма плохим. Бакланов после писал: «громко загрохотали пушки, осыпая кавалерию и пехоту мою ядрами и гранатами, но не поколебали духа храбрых кавказских воинов.» В это время князь Барятинский подослал на подкрепление Бакланову первый батальон князя Чернышева полка и, в силу аргумента, что «смелость города берет», приказал ему повести на неприятеля открытую фронтальную атаку. О том же думал и Бакланов, так как другого исхода не было. Подхватив свою кавалерию и оставив позади себя, в подмогу ей, два батальона пехоты и два батарейный орудия, а бой на правом фланге предоставив дагестанцам с двумя легкими орудиями, Бакланов, как туча под напором урагана, понесся на неприятельскую батарею. Шамиль, видя, что тут шутки в сторону, и что этого прибоя не отобьешь никакими ядрами, менее чем в пять минут убрал свою артиллерию и, не дав по атакующим ни одного выстрела, скрылся в лесу. Обскакав прибережье Мичика, Бакланов моментально занял необходимые для переправы пункты.

Но эта атака все-таки не обошлась для нас бесследно: хотя орудия бежали, но за то кавалерия наша, при занятии побережья, была встречена залпами тысячи горских винтовок. Наиболее чувствительную потерю в этот момент мы понесли в лице отважного войскового старшины Банникова, любимца казаков и любимца Бакланова. Банников теперь, как и всегда, мчался впереди, открывая казакам дорогу, указывая и поучая их драться с неприятелем. Более десяти пуль разом свернуло и его, и его лошадь. Казаки были увлечены и, невзирая на смерть любимого начальника, не остановились: бросили пока труп его на месте и помчались далее. И только, заняв позицию, они вернулись к дорогому телу и к нескольким убитым и раненым своим товарищам и подобрали их.