Андрей Воронов-Оренбургский - Фатум. Том третий. Меч вакеро

Луис не случайно окликнул метиса: у этой бестии был особый нерв и зверистая хватка. И если б у него доставало мозгов хоть на толику больше, дель Оро мог бы подняться на ступеньку-другую повыше, чем мелкий толкач награбленного и проводник у королевских волонтеров.

– Колдовской час, дель Оро… Не так ли?

– Мой любимый, сеньор,– на губах Сыча играла улыбка койота.– А что? – Он вдруг разом напрягся, превратившись в кусок стального прута.

– Ты знал Муньоса, торгаша из Сан-Мартина?

– Этого идиота? Что с ним?

– Ничего.– Де Аргуэлло таинственно улыбнулся.– Возьмешь еще двоих и собирайся… Скажешь им: будут меньше чесать языки – каждому по галлону 36 36 Галлон: американский = 3,8 л; английский = 4,5 л, т. е. 8 пинт; пинта – 0,56 л. (Прим. автора). мескаля 37 37 Мескаль – разновидность слабой мексиканской водки. из погребов Санта-Инез…

– А куда едем? – голос Рамона треснул, как рвущееся по шву седло.

– Похоже, на тот свет, парень… На охоту за дьяволом… – капитан не спускал пристального взгляда с лица мексиканца.

– А вы веселый человек, сеньор де Аргуэлло,– наконец прохрипел тот.– Решили сыграть в кости с духами, для которых мы сами слепые щенки. Им видно всё, дон, и известно тоже… Клянусь Святым Симеоном,– он перешел на шепот,– они даже знают, что мы сейчас замышляем против них… – Сыч промокнул шерстяным серапе бисер жемчужной испарины, выступившей у него на лбу, и неуверенно бросил: – Так ведь темь на носу, хозяин?

– То-то и оно… Поедем в ночь, приятель, чтоб уж наверняка пощекотать нервы.– Он заглянул в узкие глаза Рамона.– Я что-то не пойму тебя, дель Оро… Ты что же, навалил в штаны? Или перестал любить золото? За шкуру сей твари нам причитается тридцать тысяч!

– Золото! А я вот слышал, что оно от дьявола, сеньор. И что деньги Сатаны пропадают при белом свете, не выдержав Господней благодати…

– Дур-р-ак,– не меняя тона, отбрил капитан.– Зачем дьяволу такое золото, что канет при свете? Ведь только на него он и покупает грешные души таких обезьян, как ты.

«А таких, как ты, белая тварь?.. – закусив злость, по-думал Сыч, но перечить не взялся.– Черт с ним, пожалуй, Сам Господь Бог не властен над золотом… Уж если мне и ложиться в могилу, так богатым!» – заключил он и прохрипел:

– Ну, что ж… доброй охоты, как говорят у нас. Вдруг, да вам повезет: схватите этого пикаро за хвост или ко-пыто…

– Не мне повезет, а нам, дель Оро! – пальцы Луиса впились в плечо волонтера.

– Ладно, хозяин… Покричим ЕГО на болотах или на этих чертовых полях. Может, ОН и взаправду вынырнет к нам со своей головой под мышкой, но тогда,– Сыч привыч-ным движением взялся за короткий мушкет с револьверным восьмизарядным магазином и фитильным запалом,– кто бы он ни был, я буду говорить с ним вот этим потрошителем. И будь я проклят, сделаю приятное его душе на небесах.

– Ну, наконец-то, Рамон, узнаю старину дель Оро. Рад за твои мозги… Ты же знаешь, в этой жизни я больше всего уважаю два голоса: свой и смерти.

* * *

Четверть часа спустя кавалькада из четырех всадников промчалась через атрио за ворота миссии мимо разинувшего рот сержанта Винсенте Аракаи и его солдат. Одуревшие от возлияний кукурузного самогона и отборной картечи ругани сеньора де Аргуэлло, они, обутые в башмаки с длинными, по прадедовской моде, мысами, с аркебузами и гизбрмами в руках с тревогой пялились вослед пронесшимся всадникам.

Трудно припомнить случай, чтобы в доминиканской миссии Санта-Инез аккорды гитар и болтовня затихали постепенно. Веселье бурлило обычно всю ночь, а потом, точно по мановению дирижера, оркестр сумятицы и шума смолкал. На миссию падала тишина, как тяжелая крышка по-греба, и слышались лишь шорохи ночи: всхрап лошадей, танцующих в коррале под тоскливую волчью флейту, по-скрипывание незакрытой двери, плач ребенка, потерявшего материнскую грудь, да усталое бормотание во сне.

Но в эту ночь покоя не было. Не прошло и часу, как сладкие чары Морфея вспороли пронзительные ноты кавалерийской трубы. Кругом слышались взрывы ругани, грохот каблуков и ржание лошадей. По двору быстрым пружинистым шагом шел ротмистр Симон Бернардино. Обрубок его уха воинственно топорщился вверх, впалые щеки вол-нили сухожилия желваков.

– Сержант Аракая! – рявкнул он.– Где, черт возьми, этот жирный хомяк?.. – сухие пальцы теребили темляк сабли.

Откуда-то выбежал перепуганный коррехидор. Он был в надвинутой набекрень шляпе, под мышкой болтались голенища сапог и сабля, в зубах коптила техасская двадцатицентовая трубка.

– Ага! Сержант Аракая! Вовремя, как всегда! – рот-мистр грозно распушил усы.– Я оставлен за командира. Слушайте приказ: выдать двойную норму фуража ло-шадям…

– Вы очень заботливы, команданте! – хрипуче пискнул сержант.– Неплохо было бы позаботиться и о тройной норме для драгун!.. – Глаза его преданно смотрели на сурового ротмистра, живот, казалось, перекатился бочонком в грудь и теперь рвал ее от натуги. Симон Бернардино лишь изумленно покачал головой. Признаться, он не ожидал такой верноподданической прыти.

– Приказы не обсуждаются, сержант! Исполняйте!

– Но команданте! – возмущенно хлопая себя по вставшему на место брюху, возразил коррехидор.– Клянусь Святой Магдалиной, это невозможно! Обед был слишком плотным…

– Молчать, сволочь! Исполнять!

Сержант что-то хрюкнул испуганно и загремел прочь.

– Тревога! Тревога! Что за черт? – полупьяные драгуны бестолково носились по двору; сталкивались, ругались и очумело оглядывались на врата, словно ожидая, что сейчас там появятся полчища воскресшего Монтесумы 38 38 Монтесума – последний правитель империи ацтеков. .

Посредине атрио у каменного креста, опершись на посох, стоял отец Игнасио и наблюдал за суматохой. Внимание его серых глаз привлек гонец, заботливо накидывающий хлопковую попону на спину запаленного жеребца.

Священник подошел к нему и окликнул вопросом:

– Что-нибудь случилось, сынок?

Солдат стянул с головы шляпу, вытер загорелое, сырое от пота лицо и хмуро кивнул:

– Там,– он устало махнул на север – видели кого-то… Они напали на русских, сожгли мельницу на Славянке 39 39 Река Славянка, или Русская,– название реки, данное русскими первопроходцами. и ушли на Восток.

– Кто же это?

Гонец лишь пожал плечами:

– Те, с кем они успели познакомиться поближе, болтать не любят. Они мертвы, падре.

– А ты… не знаешь, сын мой… – сдавленно произнес Игнасио,– кожа на их лицах…

Лоб угрюмого курьера треснул в морщинах:

– Она содрана, как перчатки с рук.

Настоятель понимающе кивнул головой и пошел прочь. Знакомый знобящий холод пробежал по его позвоночнику.