Андрей Воронов-Оренбургский - Фатум. Том третий. Меч вакеро

Игнасио запалил шандал, опустился на табурет, сбросив с него кота, провел рукой по давно не бритым щекам.

– Вам плохо, патер? Что-то стряслось? – Луис был поражен фарфоровой бледностью собеседника. Тот тяжело дышал и был зажат, как картон… – У вас такой вид, будто вас крепко хватило громом.

Широкоплечий монах нахмурился, ощетинившись густыми седыми бровями.

– Плохи дела, Луис, черны как сажа. Ты ничего не слышал, когда шел через атрио?

– О чем вы? – глаза капитана стали жесткие, точно пули.– Индейцы?

Священник отрицательно качнул головой, засмотрелся на сирое пламя.

– Бог с ним… – глухо выдавил он наконец,– голоса мне эти знакомы.– Затем тряхнул головой, будто скидывая остатки дурного сна, и сказал: – Может, не погнушаешься, поклюешь монашеского корму?

Не дожидаясь ответа, он поставил на широкую лавку перед Луисом сплетенный из ивы кузовок. В нем лежало с десяток индейских ячменных лепешек – тортильей и запеченный в золе кусок дикой индейки. Вдовесок была по-ставлена подаренная русскими кружка с двуглавым орлом, полная козьего молока.

Когда кружка и плетенка опустели, капитан с позволения Игнасио раскурил сигару и выпустил под потолок голубое щупальце дыма.

– Ну, так чем я могу быть полезен? – губы Луиса сложились в улыбку.

Но когда настоятель промолчал, она отчасти побледнела на его красивых губах, удержавшись едва-едва. Игнасио облокотился на стол. Пламя свечи заложило на его суровом лике глубокие тени. Он долго выжидал, прежде чем решился:

– Ты давно ищешь ЕГО? – строгий взгляд настоятеля Санта-Инез будто приколотил капитана гвоздями к стене.

– Ну… – Луис прикусил язык. Прямой вопрос монаха жужжал в его мозгу, как шершень. Улыбка сошла подчистую.– Откуда ты знаешь, старик?!. Какая-то сволочь взболтнула из моих?.. Ну! Говори, не бойся…

– Успокойся, сынок.– Грубые пальцы Игнасио сгорстили оловянную кружку и сдавили с такой силой, что она сплющилась, вытянув шеи орлов.– Никто не сказал мне, Луис, ни «твои», ни «мои». Я прочитал сие по твоим глазам. Так ты видел ЕГО?

– Да, черт возьми! У отрогов Сьерра-Невады… и при переправе через Рио-Фуэрте. Но если вы думаете, падре, что вы своими чесночными фокусами,– он стегнул взглядом по развешанным над дверью пучкам,– сможете отпугнуть ЕГО, то знайте, что тычете пальцем в небо. Эти дурацкие штуки ничего не значат. Кто побоится вашей ереси?! Но скажу вам другое – эта тварь не призрак, она из мяса и костей. Я видел его, как вас…

– Я тоже… – с укором вставил Игнасио.

– Что вы этим хотите сказать? – в карих глазах Луиса запылали гневливые искры, они блестели, будто глубокий плес, внезапно растревоженный брошенным камнем.

– Ты думаешь, сын мой, твой бог – сила и злость?.. Ежели так, то плачь и молись: твой жребий – гореть в вечном огне. Не обижайся, смелость твою я одобряю – ее не купишь за песеты на рынке… Но пулей и саблей тут не обойтись… лучше не суй голову в пекло. Здесь требуется вмешательство Вседержителя. В твоем же поступке нужды нет.

Лицо капитана исказилось. Прежде дружелюбный, он смотрел предостерегающе и враждебно.

– Как это «нет»? Есть надобность! За голову этого двуногого койота, который бродит по Новой Испании и шутит шутки, его высокопреосвященство архиепископ Наварра обещал награду в тридцать тысяч реалов золотом! А я… —Луис сузил глаза в хищном прищуре,– не привык проходить мимо денег. Вот и думаю: дай, наклонюсь! Ну, что вы на это скажете, падре? Может, по вашему мнению, и ставленник Папы непроходимо туп, как пустая тыква?.. Si vis pacem, para bellum 28 28 Si vis pacem, para bellum – «Если хочешь мира, готовься к войне» (лат.). ,– так, кажется, говорили древние?

Они помолчали. Слышно было, как на хребтах Санта-Инез шла перекличка волчьих стай.

– Что я могу сказать… – серые глаза падре устало, из-под набрякших век смотрели на алый червячок фитиля свечи.– За сотни лиг не слышен крик жертвы с гороховых полей… Послушай, Луис,– монах понизил голос,– я строго-настрого запретил своей пастве бывать там, иначе единственным сбором в корзины станут их головы! А действует ОН стремительно… Мне рассказала на исповеди прихожанка из племени тиуменов, она…

– Врет всё твоя баба, старик! – ноздри Луиса трепетали.– Уж я-то знаю краснокожих и негров: их духов, по-сланников тьмы и тотемы! От этих легенд можно свихнуться в каждой асьенде и миссии. Не теряй время, старик. Я солдат, а не охотник за призраками. Эта флейта не для моих ушей!

Сын губернатора сплюнул в очаг, хрустнул новой сигарой. «Черт знает что! – кипело в нем.– Духи! Пророче-ства! Да все цветные – просто толпа старух и баб, в головах коих нет и унции мозга. А бабы… Они вообще любят поболтать… особенно, когда их разложишь на траве. Всё это бред, конечно».

Капитан, веривший лишь в себя, не собирался ломать голову над сей чертовщиной.

– Будь сдержанней, сын мой,– падре мягко поднял руку, чтобы успокоить пыл и умерить поток возражений Луиса.– Я только хотел уточнить: знаешь ли ты историю… о v acero… 29 29 Vacero – пастух, ковбой (исп.).

– Ха! Разве есть в Калифорнии хоть одно семейство, в котором бы не пугали им непослушных детей?

Игнасио удовлетворенно кивнул, поглаживая примо-стившегося на коленях настырного кота.

– Так ты мне сказал, что у той индианки из тиуменов не было мозгов? Что ж, я согласен с тобой, Луис: человече-ство охотней верит в то, во что поверить невозможно. Мозгов, может, ей и не хватало, зато у нее были острые, как у всех краснокожих, глаза, да и язык имелся…

– Почему «имелся»? – все чувства испанца свернулись в тугую пружину.

– Потому что у несчастной была целая жизнь, покуда она не встретилась с НИМ вторично…

Драгун нервно почесал шею, искусанную москитами.

Монах продолжал молчать, механически поглаживая притихшего Пепе; морщины вокруг глаз и губ настоятеля стали глубже, а в серых, как мглистое утро, глазах оставалась роса страха.

– М-м-да,– хрипло вымолвил он, чувствуя, как жжет его висок взгляд сына Эль Санто.– Цена спокойствия нашего края одна – смерть.

– Что ж, где тонко, там и рвется! Мой эскадрон пересек всю Мексику, падре, с запада на восток и обратно. И вот что я вам скажу: идет война. Сегодня все люди в большой беде и не знают покоя! А с этой тварью,– Луис брезгливо поморщился от настоявшегося в обители плебейского запаха чеснока,– мне всё ясно! Бьюсь об заклад, это выверты какого-то инсургента, тронувшегося умом. Ну да ладно, у меня есть на этот счет свои соображения, падре. Клянусь камаурой Папы, я доберусь до него… и то-гда… – жесткая улыбка раскроила лицо капитана.– Я сдеру кожу не только с его лица!

– Не зарекайся,– с плохо скрытым раздражением в голосе оборвал его Игнасио: – ЕГО не берут пули. Солдаты сержанта Аракаи стреляли в него…