Езид Гехинский - Слово мудрости. Афоризмы, размышления, наставления. Книга пятая

Джек Лондон устанавливает для себя раз и навсегда правило – писать по тысяче слов ежедневно. Фраза: «Свою тысячу слов я сегодня написал»… проходит через всю его жизнь. В периоды творческого подъема ему удавалось доводить свою ежедневную норму до полутора тысячи слов.

Ни дня без штриха; ни дня без строчки.

Ни дня без строчки.

Небольшой дневной урок, если выполнять его ежедневно, превзойдет спорадические геркулесовы подвиги. Это черепаха, которая всегда догоняет зайца.

Все вдохновение состоит в том, чтобы ежедневно в один и тот же час садиться за работу.

Жизнь я веду суровую, лишенную всякой внешней радости, и единственной поддержкой мне служит постоянное внутреннее бушевание, которое никогда не прекращается, но временами стенает от бессилия. Я люблю свою работу неистовой и извращенной любовью, как аскет власяницу, царапающую ему тело. По временам, когда я чувствую себя опустошенным, когда выражение не дается мне, когда исписав длинный ряд страниц, убеждаюсь, что не создал ни единой фразы, я бросаюсь на диван и лежу отупелый, увязая в душевной тоске.

У меня бывали периоды больших подъемов, когда я бывал близок к переживанию экстаза, и были периоды более охлажденные, когда я опускался ниже, были времена ослабления творческого горения.

Наверное, лучше не быть писателем, но если ты должен быть им – тогда пиши. Ты чувствуешь вялость, голова раскалывается, никто тебя не любит – пиши. Все напрасно, это знаменитое «вдохновение» никогда не придет – пиши. Если ты великий гений, ты изобретешь свои правила, но если нет – а есть основания опасаться, что это именно так, – тогда иди к столу, какое бы ни было у тебя настроение, прими холодный вызов бумаги и пиши.

Я выдумываю тяжело и трудно… У меня есть наблюдательность, но мало фантазии.

Мысли у меня родятся с трудом, развитие их идет медленно, туго, и я могу быть красноречивым только в минуты страсти.

Чтобы я красиво описал весну, мне необходимо, чтобы на дворе была зима.

Говоря о своей манере писать, Л.Фейербах замечал, что авторы бывают двух видов: одни создают свои работы сразу, как Бог свои творения; другие, к которым он сам принадлежит, свои духовные детища рождают в муках и долгих трудах, потому «мысли созревают, как растения в поле или дети во чреве матери».

В ХIХ веке в среде американских литераторов имела хождение шуточная история о том, как Фенимор Купер из простого фермера вдруг стал писателем. Будто бы однажды вечером он читал заболевшей жене Сюзанн некий сентиментальный роман, один из тех, которые доставлялись в Америку из Англии, но не выдержав примитивизма повествования, с негодованием воскликнул: «Да я сам напишу тебе книгу лучше, чем эта!» …И ответил романом.

Лев Толстой говорил, что мастерство и даже талант – еще только условие творчества. Основой же творчества является личность писателя, масштаб этой личности, глубина и мощь его идей.

Один талант не может создать писателя. За книгой должен быть человек.

Огромна разница в силе слова, за которым стоит человек и за которым его нет.

Для меня литература не каталог литературных форм, а нечто подлинное и живое, правдивая и волнующая запись человеческого опыта, посредник между внешним и внутренним миром.

Шекспир тронул сердце всего человечества.

От сонетов Шекспира веет огнем живых чувств…

Вот они сидят, сложив руки, закрыв глаза, и ожидают, пока небо ниспошлет им дух Шекспира. …Шекспир не знал откровений. Все, что он вам говорит, он изучил и испытал. Итак, для того, чтобы писать, как Шекспир, нужно учиться и приобретать опыт, иначе ничего из этого не получится, даже если ваши произведения будут походить на его творения, как две капли воды…

То, что нужно было сделать по-шекспировски, в значительной степени сделал уже Шекспир.

Шекспир знал многое о людях и мире и о том, к чему люди стремятся, чего добивались они веками в различных странах света; обо всем было у него ясное представление и умение передать все понятое в новых образах. В этом и состояло его знание.

Он ( У.Шекспир ) облек создания своей фантазии яркостью образа и чувств, как будто они были существа, жившие с ним под одною кровлею; и немногие люди оставляют такие следы, как эти вымышленные лица.

Если считать критерием величия автора создание величайшего вымышленного мира, населенного правдоподобными персонажами, и максимально широкое отражение человеческого опыта, несомненно, Шекспир одинок в значительности своего успеха.

Шекспир во многих своих сонетах (где он, собственно, только и мог говорить о себе) с такою же уверенностью, как и простодушием, прямо провозглашает свои сочинения бессмертными.

Герои великих литературных произведений казались мне более реальными, чем окружающие люди.

Творения Шекспира, Бальзака и Толстого – три величайших памятника, воздвигнутые человечеством для человечества.

В двадцать четыре года Лев Толстой сделал такую запись: «Я стар, пора развития или прошла, или проходит; а все меня мучат жажды… не славы – славы я не хочу и презираю ее; а принимать большое влияние в счастье и пользе людей».

Я думаю, что написанная мною биография… будет полезнее для людей, чем вся та художественная болтовня, которой наполнены мои 12 томов сочинений и которым люди нашего времени приписывают незаслуженное ими значение.

Мы можем сравняться с греками и Шекспиром не тогда, когда будем передразнивать их, а когда мы останемся верны самим себе и будем изображать то, что чувствуем и переживаем.

Самое главное – жить и работать на совесть; смотреть, слушать, учиться и понимать; и писать о том, что изучил как следует.

Постоянное богатство изнеживает, постоянное одобрение притупляет; лишь перерыв придает холостому ритму новое напряжение и творческую эластичность.

Я могу писать лишь для людей, которые меня интересуют; в этом смысле произведения то же, что письма.