Владимир Сутырин - О том, что остается за кадром

Мы подъедем туда на поезде, потом на автобусе и станем участниками этого сельского схода. Увидим вдову солдата, что ожидала известия о пропавшем без вести муже буквально до последнего, и вдруг в январе, отчаявшись ждать, сожгла все его фронтовые письма. А спустя полгода и останки его нашлись…

Всё это происходило осенью 1983 г., когда к памяти о прошедшей войне относились еще с действительным, а не показным пиететом. В центре села высилась в полный рост гипсобетонная статуя солдата со склоненным знаменем. На плите мемориала значилось немало имен невернувшихся односельчан. До самого села, что лежит на берегах Оки, немцы в 1941-м не дошли едва-едва. Но село бомбили…

Запомнилась беседа с Озёрским военкомом. Он сетовал, что призванные сегодня из района снова гибнут – в Афганистане, но на могилах нельзя писать правду. Пишут стандартно: погиб при исполнении служебных обязанностей.)

…В годы войны Вологду называли «госпитальной столицей». Это был ближний тыл Волховского фронта. Ближний, потому что за западе области уже побывали немцы. И хотя наступление под Тихвином отбросило их на линию реки Волхов, ощущение недалекого фронта не покидало этот старинный русский город. Через него шли на передовую свежие части из глубины СССР и через Вологду же в обратном направлении двигались поезда с ранеными, обмороженными красноармейцами, уже успевшими хлебнуть боевой каши. Часть их ехала транзитом в глубокий тыл – кто до Свердловска, а кто и еще дальше. Но часть оставалась в вологодских госпиталях, коих было организовано в городе не один и не два…

Отца определили в госпиталь №1158, который открыли в бывшем учебном здании по адресу ул. Батюшкова, 2 – аккурат напротив местного кремля.

Дизентерия – болезнь курьезная: надо в атаку идти, а ты из-под куста встать не можешь. И беда в том, что эти бесконечные позывы обезвоживают организм, что без вмешательства врачей может запросто привести к летальному исходу.

Выше я высказал версию, что эту заразу можно было подхватить, хлебнув водицы из чужой фляжки. Это, конечно, версия романтическая, благородная. На деле дизентерийную палочку можно было поймать где угодно: взяв газету, побывавшую в руках носителя микроба; поев каши, приготовленной его руками; подхватив оружие убитого в бою; да в конце концов, пожав руку герою, вышедшему из боя… Как писал уже после войны, анализируя опыт советских военных медиков, полковник медицинской службы С. В. Висковский, «главную роль в передаче инфекционного начала играли грязные руки». А дизентерия и оказалась той «пятой колонной», что подкашивала воинов Красной Армии не хуже вражеских пуль. По мнению полковника медслужбы В. Т. Михайловского, на фронтах Северо-Западного направления случаи заболевания дизентерией (видимо в силу природных особенностей) возникали чаще, чем на других фронтах…

Вообще дизентерийный микроб – неизменный спутник большого долговременного скопления людей, если не поставлена на нужный уровень санитарная дезинфекция. А как ее поставишь на передовой, когда боезапас, и тот в нужном количестве обеспечить не удается, и блиндажи с землянками понад самым болотом построены, а санитары не успевают эвакуировать раненых из-под огня и отправлять их в санбат?

Из истории известно, в Крымскую кампанию 1854 – 1855 гг. у «цивилизованных» англичан, чей экспедиционный корпус составлял 30 000 солдат, дизентерию схватил каждый четвертый, а из заболевших так же каждый четвертый отправился к праотцам… Та же история произошла среди русских войск в период войны за Балканы в 1877 – 1878 гг., здесь потери Дунайской армии от бактериальной дизентерии составили ни много, ни мало 57% от общего числа потерь!.. И у немцев в период польской кампании 1939 г. эта зараза имела место, и более того, вермахт принес ее «нах фатерлянд», пришедшая вскоре зима никак не повлияла на ограничение ее распространения…

Погибший несколько лет назад киевский журналист и писатель Олесь Бузина в одной из своих последних книг раскрывает истинную причину поражения шведской армии под Полтавой в 1709 г. Всё доблестное войско Карла XII в прямом смысле обдристалось в полях Малороссии и вынуждено было спешно ретироваться, дабы не быть порублену российскими драгунами в украинских перелесках со спущенными штанами.

Так что не болезнь, а смех и грех одновременно…

О таком сыну, жаждущему рассказов о подвигах, не расскажешь. Потому что в действительности знать ему это не нужно. Как не нужно было тогда рассказывать и о ленинградцах, коим посчастливилось выбраться на большую землю из сомкнутой вокруг города сухопутной блокады.

Комбриг Б. А. Владимиров, чьи воспоминания о войне тоже пролежали в столе много лет и были опубликованы только в наши дни, вспоминает, как на одной из станций их эшелон, двигавшийся в сторону фронта, повстречался с встречным, везшим блокадников:

«Большинство эвакуированных принадлежало к старой интеллигенции. Среди них были ученые, профессора ленинградских вузов. Покидая город, они надевали на себя все, что имели, остальное было брошено в разбитых холодных домах. В енотовых шубах и каракулевых манто, замотанные в старые пледы и пуховые шали, измятые и грязные, они являли собой жалкое и страшное зрелище вырванных из ада людей. Их высохшие от голода и холода тела, мертвые пергаментные лица и глаза, глядевшие опустошенно и безучастно, производили жуткое впечатление. Казалось, что это не живые люди, а футляры, в которых чуть теплится жизнь, но скоро они остынут, рухнут на землю и рассыпятся в прах.

На одних станциях эшелоны разгружались и ленинградцев вывозили и размещали в населенных пунктах, на других – останавливались на время приема горячей пищи, после чего следовали дальше по своему маршруту. Везде наблюдалась одна и та же картина: все эвакуированные находились в состоянии тяжелейшей дистрофии. Помогая друг другу, они с трудом выходили из вагонов и тут же на перроне справляли свои естественные нужды, ни на кого не обращая внимания, все вместе, и мужчины, и женщины…

Кое-где в пустых теплушках и возле них между путями лежали еще не убранные трупы детей и взрослых, умерших в дороге. Проходя мимо одной из теплушек, я обнаружил в ней сидящего на полу человека. Обеими руками он обнимал железную печь. Я вскочил в вагон, чтобы разбудить его и помочь выйти, но это был мертвец. Окоченевшими руками он крепко держал такую же холодную, как сам, печь.

Бойцы старались не пропустить ни одного эшелона с ленинградцами, чтобы поделиться с ними своими пайками. Многие ребята отдавали все свои запасы, оставаясь голодными.

Встречи с блокадниками вызывали справедливое чувство безудержной ненависти к гитлеровским захватчикам… Бойцы своими глазами видели, что принесло с собой нашествие варваров».