Николай Штаченко - На службе двух государств. Записки офицера-пограничника

Брат моего отца, Иван, по рассказам отца, в то время в г. Днепропетровске занимал важную должность – начальника боевой подготовки областного управления НКВД. Он был грамотным человеком, – до армии закончил 7 классов и работал начальником почты. Потом его призвали в армию, закончил офицерскую школу, служил в одной из воинских частей, а оттуда – перевели заниматься боевой подготовкой в НКВД.

Вот и пошла мама к ним спасаться от голодной смерти.

– Нашла их дом, квартиру, стучу в двери, открывает двери Иван, говорю: «Николай уехал в лагеря на 3 месяца для прохождения военной службы, меня на работу не принимают, не знаю, что мне делать, пришла искать спасения у вас, если вы не откажете?». Пропустил он меня в квартиру, а там полно его родни: жена Оля, двое маленьких сыновей, младшая его сестра – Нина, его мама – моя свекровь. Накормили меня немного отварной картошкой с селедкой. Иван сказал, что не жалко еды, но после длительного голодания, опасно сразу наедаться.

Благодаря им мама выжила и дождалась прибытия моего отца со службы.

После прибытия отца со службы в армии, мои родители стали жить в отдельной старенькой хате – времянке. После они купили себе хату, не дорого, там же в Диевке – пригород г. Днепропетровска. Отец продолжал работать на заводе им. Петровского, а маму, наконец-то, в начале 1934 г. приняли на работу в стройуправление на стройку – разнорабочим. Вот она и участвовала в строительстве ДИИТА (Днепропетровского института инженеров железнодорожного транспорта). Разнорабочие колотили раствор, «козлами» на спине носили кирпич, подавали его каменщикам, чистили территорию, копали траншеи и другие работы. Работали, в основном, за еду, – а давали в то время одну похлебку.

Однажды летом, в одно из воскресений вечером, в1934 г. к родителям приехал в гости старший брат отца – Родион.

Посидели вечером все вместе допоздна. Родион сказал, что у него в городе дела и что он, во вторник, уедет. В понедельник, вечером, отец ушел на работу в ночную смену, а мама осталась с Родионом дома.

– Подошел вечер, укладываемся отдыхать, – говорит мама. – Родиону я предложила отдыхать на высоком деревянном диване, сама пошла, в другую комнату, – на кровать. Смотрю: Родион, не снимая покрывала, не раздеваясь, и, не снимая обуви, – улегся на диван. Я спросила: Родион, а чего ты обувь даже ни снимаешь?

– А мне надо рано вставать, и чтобы не стучать да тебя не разбудить, – ответил он, – я поэтому не раздеваюсь.

– Лежу, не сплю, мне страшно, впервые он к нам приехал, раньше я его видела с женой один только раз у Ивана – брата Николая, – говорила мама.

Под деревянным диваном, на который лег спать Родион, стоял сундук с мамиными новыми одеждами – там было несколько больших платков, платья, пальто, новые туфли и другие одежды.

– И вот лежу, не сплю, слышу что-то скрипнуло, – говорила мама.

– Через некоторое время я встала, зажгла лампу, пошла с ней в коридор, а с коридора мне показалось, что мой сундучок как будто немного выдвинут из-под дивана. Пошла в комнату, легла, лежу не сплю, слышу опять что-то скрипнуло. Где-то через пару часов опять я пошла в коридор, смотрю, а мой сундучок еще больше выдвинут, и сама не пойму: как будто он был дальше под диваном. Под утро я уснула, проснулась, – уже на улице светло; встала, оделась, вышла с комнаты, смотрю – Родиона нет, глядь под диван – сундучка с вещами моего тоже нет, – поведала нам мама.

А через полгода, осенью, мама увиделась с женой Родиона.

– Смотрю на нее и брови у меня поднялись: она покрыта была моим цветастым шерстяным платком. Ой, говорю, так на тебе мой платок?

– Нет, этот платок мой муж купил на толкучке в прошлом году, – ответила она.

В 1935 г., в Диевке, у моих родителей родился сын Виктор. К этому времени хату родители подремонтировали: укрепили стены, потолок, покрыли рубероидом крышу, внутри сделали побелку. В тот же год у моего дяди Ивана родилась дочь Женя.

У моего дяди Ивана многочисленным родственникам стало жить тесновато. Поэтому, в начале 1936 г., к моим родителям перебрались жить: мама моего отца и его младшая сестра – Нина, которая также работала на заводе им. Петровского.

– Пожили мы все вместе с полгода и тут пошли у нас раздоры и ссоры со свекровью и золовкой, – говорила мама. – Доходило до таких раздоров, что однажды сцепились с золовкой и возились по хате, дергая друг друга за волосы.

А мы, малые дети, во время рассказа мамы, спросили:

– А что же отец делал в это время?

– Отец лежал себе на диване, да спокойно говорил: «перестаньте дуры», – отвечала мама.

– Так мы со скандалами, с взаимной неприязнью и жили, – говорила мама.

В декабре 1937 года в семье родился второй ребенок – мой брат Владимир

Когда Володе было полгода, это в 1938 году, к моим родителям с г. Благовещенска приезжал в отпуск старший брат моего отца – Григорий (на 2 года старше моего отца). Он закончил танковую школу и служил офицером в танковой части; был не женат.

– Сидим, однажды, за столом, обедаем, а маленький Володя сильно расплакался, – говорила мама, – никак не успокаивается, все кричит и кричит.

– Та дайте же ему хоть кусочек хлеба, чтоб не кричал, – сказал Гриша.

– И этим он так всех сильно рассмешил, – говорила мама.

Не успел мой дядя Гриша побыть в гостях у моих родителей даже и недели, как случилось несчастье. Оказывается, в городе Днепропетровске, он вышел с трамвая и стал переходить трамвайные колеи сзади трамвая, и встречный трамвай сбил его. Подошел наряд милиции, он поднялся, назвал фамилию, адрес, они все записали. После этого он упал на землю и скончался. Вот так его подстерегла нелепая смерть.

В начале 1938 года жена дяди Ивана (старшего брата моего отца), Оля, заболела и умерла, оставив ему троих детей. Потом он женился на другой женщине и у них, в 1939 году, родился сын Николай, – уже четвертый ребенок в семье.

В 1939 году в Лиховке проживали два брата мамы: Иван и Алексей. У Ивана была семья – жена и трое сыновей: старший – Анатолий (1933 г. р.), Виктор (1935 г.р.) и только родившийся Иван (1939 г. р.). С ними проживал младший брат мамы – Алексей. Ему было в 1939 году 14 лет.

Мамин брат Иван в начале 1939 г. стал плохо видеть; с каждым месяцем зрение у него ухудшалось все больше и больше. К началу уборочной в колхозе, он вообще стал плохо видеть. Люди – работники колхоза – не верили ему, думали, что симулирует. Мама рассказывала, что во время работ на колхозном дворе, для того чтобы проверить, как он видит, доходило до того, что на дорожку, по которой он шел, – поперек клали грабли. Однажды он шел, зацепился за грабли, упал, больно ударился и, от обиды, сильно расплакался. Вот только тогда люди поверили, что он плохо видит.

После уборочной, на току зерно просушивали, провеивали и готовили к отправке на элеватор. Провеивали зерно ручными веялками – постоянно надо было крутить рукой за рукоятку, чтобы вертелся маховик. И вот, где-то в конце августа 1939 г., мамин брат Иван, будучи голодным, целый день, почти без отдыха, как покрутил рукояткой веялку, то к концу дня получился заворот кишок и вскорости он умер.