Александр Дюма - Сальватор

- Ты плачешь, Рина! - взволнованно проговорил он. - Может, я в состоянии облегчить твои страдания?

- Да, - кивнула умирающая, - я очень страдаю, мне невыносимо больно.

- Говори, дорогая.

- Прежде всего, господин маршал, - произнесла княгиня, высвободив свою руку и достав с груди небольшой золотой ключик на цепочке, - возьмите этот ключ и отоприте мой комод.

Маршал взял ключ, встал и сделал, как она говорила - Выдвиньте второй ящик, - продолжала г-жа де ЛамотГудан.

- Готово, - отозвался маршал.

- Там должна лежать пачка писем, перехваченных черной лентой, так?

- Вот она, - сказал маршал, приподнимая письма и показывая их княгине.

- Возьмите их и сядьте со мной рядом.

Маршал исполнил приказание.

- В этих письмах моя исповедь, - продолжала несчастная женщина.

Маршал протянул было пачку жене, но та оттолкнула ее со словами:

- Прочтите их, потому что я не в силах пересказать вам содержание.

- Что в этих письмах? - смущенно переспросил маршал.

- Признание во всех моих грехах и доказательства их, господин маршал.

- Раз так, - с волнением проговорил маршал, - позвольте мне отложить чтение до другого дня. Вы сейчас слишком слабы, чтобы заниматься своими грехами. Я дождусь вашего выздоровления.

Он распахнул редингот и положил письма в карман.

- Я умираю, господин маршал, - пронзительно вскрикнула княгиня, - и не хочу предстать перед Господом, имея на совести тяжкого греха.

- Если Бог призовет вас к себе, Рина, - грустно прошептал маршал, пусть Он простит вам на небесах так же, как я прощаю на земле, все прегрешения, какие вы могли совершить.

- Это больше чем прегрешения, господин маршал, - упавшим голосом продолжала г-жа де Ламот-Гудан, - это преступления, и я не хочу умирать, не признавшись в них вам. Я опорочила вашу честь, господин маршал.

- Довольно, Рина! - выкрикнул маршал. - Хватит, хватит! - прибавил он мягче. - Повторяю, что не хочу ничего слышать. Я вас прощаю, благословляю и призываю на вашу голову милосердие Божие.

Слезы благодарности снова брызнули из глаз княгини. Она повернула к маршалу голову, посмотрела на него с невыразимой нежностью и восхищением и попросила:

- Дайте руку!

Маршал протянул ей обе руки. Княгиня схватилась за одну из них, поднесла к губам, горячо поцеловала и воскликнула в страстном порыве:

- Господь призывает меня к себе... Я буду о вас молиться!

Уронив голову в подушки, она прикрыла глаза и без всякого перехода уснула навсегда, как угасает ясный день в сумерках.

- Рина, Рина! Любимая моя! - закричал маршал, находившийся во власти самых противоречивых чувств после описанной нами сцены. - Открой глаза, посмотри на меня! Да ответь же ты!

Я тебя простил, я прощаю тебя, бедняжечка! Слышишь меня?

Я все тебе прощаю!

Он привык к тому, что его жена почти всю свою жизнь молчала, и теперь, глядя в ее безмятежное лицо, не заметил ничего, что свидетельствовало бы о смерти. Он привлек к себе жену и поцеловал в лоб.

Но на него вдруг повеяло могильным холодом, а когда он поднес свои губы к губам и не ощутил ее дыхания, он наконец понял, что произошло с его несчастной супругой. Он осторожно опустил ее голову на подушку, воздел над нею руки и произнес:

- Что бы ты ни совершила, я прощаю тебя в эту критическую минуту, несчастное и слабое создание! Какой бы грех, какое бы преступление ты ни совершила, я призываю на твою голову благословение Божие.

В это мгновение послышался детский голосок:

- Мама, мама! Я хочу тебя видеть!

Это была Пчелка. Она с нетерпением ожидала в будуаре, когда закончится разговор княгини с мужем.

Две сестры торопливо вошли в спальню, так как Регина сопровождала Пчелку.

- Не входите, не надо, девочки! - рыдающим голосом выкрикнул маршал.

- Я хочу видеть маму, - захныкала Пчелка и побежала к кровати княгини.

Однако маршал преградил ей путь. Он обхватил ее за плечи и подвел к Регине.

- Ради Бога, уведите ее, дитя мое! - взмолился он.

- Как она? - спросила Регина.

- Ей лучше, она уснула, - солгал маршал, и голос его задрожал. Уведите Пчелку.

- Мама умерла! - простонала девочка.

Регина с Пчелкой на руках подскочила к кровати.

- Несчастные дети! - тяжело вздохнул г-н де Ламот-Гудан. - У вас нет больше матери!

Сестры в один голос зарыдали.

На их крики маркиза де Латурнель и камеристка в сопровождении аббата Букмона явились в спальню.

При виде лицемерного аббата Букмона маршал на время позабыл о собственной боли и вспомнил о жалобах княгини, после того как аббат вышел из ее спальни. Маршал подошел к священнику и, строго на него взглянув, с важностью проговорил:

- Это вы, сударь, заняли место монсеньера Колетти?

- Да, господин маршал, - подтвердил священник.

- Ну что же, сударь, ваш долг исполнен. Женщина, которую вы исповедовали, мертва.

- С позволения господина маршала, - сказал аббат, - я проведу ночь у тела несчастной княжны.

- Ни к чему, сударь. Я сделаю это сам.

- Обычно, господин маршал, - продолжал настаивать аббат, видя, что его прогоняют второй раз за день, - эта печальная обязанность выпадает на долю священника.

- Вполне возможно, что так оно и есть, господин аббат, - не допускавшим возражений тоном проговорил маршал. - Но, повторяю, ваше присутствие здесь отныне ни к чему. Честь имею кланяться!

Он повернулся к аббату Букмону спиной и пошел к двум сестрам, прощавшимся с матерью. Аббат был взбешен оказанным ему приемом. Он с вызовом нахлобучил шляпу, как Тартюф, с угрозами покидавший дом Оргона:

Отсюда скоро уберетесь сами,

Хоть мните вы хозяином себя!

и вышел, громко хлопнув на прощание дверью.

Такая выходка, несомненно, требовала наказания. Но маршал де Ламот-Гудан был в эту минуту слишком поглощен своим горем и не обратил внимания на наглое поведение аббата Букмона.

Стемнело. В спальне княгини царили полумрак и гробовая тишина.

Вошел лакей и доложил, что ужин готов. Однако маршал от еды отказался. Он отпустил всех, после того как ему принесли лампу, и, оставшись один, пристроился рядом с комодом, у которого, бывало, подолгу простаивала княгиня. Вынув из кармана связку писем, маршал трясущейся рукой потянул за ленточку, развязал их и сквозь слезы стал с трудом читать одно за другим.

Первое письмо было от него, написанное на биваке накануне сражения; второе было из лагеря на другой день после победы.

Все письма были написаны во время военных действий, во всех звучала одна и та же мысль: "Когда мы вернемся во Францию?"

Иными словами, все письма мужа свидетельствовали об его отсутствии и указывали на то, что жена одинока и всеми покинута.

Вот через какую дверь вошло несчастье в жизнь княгини:

через его отсутствие и ее одиночество.

Он помедлил, заметив чужой почерк, словно, прежде чем идти дальше, он должен был осознать уже пройденный путь. На этом пути он представил себе свою жену - слабое существо, блуждающее без поддержки, без помощи, во власти первого попавшегося голодного волка.