Гельмут Хёфлинг - Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима

Особенно опасным восстание рабов под предводительством Спартака делало стечение нескольких исключительно неблагоприятных обстоятельств. В отличие от двух предыдущих мятежей рабов, поднятых на Сицилии, ареной его стала область в непосредственной близости от столицы. Однако одного этого было бы все-таки мало для того, чтобы поставить Рим столь скоро в критическое положение. Гораздо худшим было то, что в тот момент Рим не располагал ни крупными военачальниками, ни войсками, способными быстро подавить недовольных. Конечно, это не означало, что в распоряжении сената не осталось ни опытных полководцев, ни боевых легионов. Как раз напротив! Однако они были заняты в тяжелейших войнах, ведшихся за пределами Италии, и потому не могли быть использованы против опустошавших страну рабов.

Раны, нанесенные изнурительной гражданской войной между Суллой и Марием, еще не затянулись. Возмущенный ужасами владычества Суллы и жестокими преследованиями марианцев после поражения у Коллинских ворот, Квинт Серторий, сабинский офицер на римской службе, перешел на сторону испанцев. Он сколотил собственную армию и наносил легионам, посланным против него, поражение за поражением. В течение восьми лет (с 80 по 72 г. до н. э.), пока длилась эта Серториева война, он управлял восставшим царством, добившись при этом расположения народа справедливостью своего правления и устройством школ, в которых воспитывались юные испанцы. Все недовольные положением дел в Риме, а это были в первую очередь приверженцы побежденной, но все еще сильной партии марианцев, перебирались в Испанию, лелея в душе надежду нанести оттуда сокрушительный удар по ненавистному сулланскому режиму и вернуться на родину победителями. В течение вот уже нескольких лет Серторий умело и удачно отражал наступления нескольких римских полководцев, в том числе и Метелла, [82] Метелл — Квинт Цецилий Метелл Пий, консул 80 г. до н. э., приверженец Суллы, в 79–71 гг. до н. э. командовал войсками, воевавшими против Сертория. а также Помпея, в 76 г. до н. э. назначенного главнокомандующим в Испании. Но о победе римлян на западном фронте и отводе войск оттуда пока что не могло быть и речи.

На Востоке также сражалась большая римская армия, ибо Митридат VI Евпатор, царь Понтийского царства, располагавшегося на восточном побережье Черного моря, использовал благоприятную возможность для того, чтобы в 74 г. до н. э. начать третью войну против Рима, закончившуюся лишь через 10 лет.

Верховным главнокомандующим восточного фронта сенат назначил консула 74 г. Луция Лукулла, возложив на него задачу уничтожить Митридата, опаснейшего врага Рима в Малой Азии.

Что касается римского флота, то он никак не мог разделаться с пиратами. Более того, в результате блокирования ими римских прибрежных городов, и в первую очередь римского порта Остии, цены на зерно подскочили так высоко, что в столице стали поговаривать о голоде.

В этой исключительно кризисной ситуации Спартак и несколько его соратников вырвались из гладиаторских казарм в Капуе, и уже через несколько месяцев этот казавшийся столь незначительным гладиаторский мятеж превратился в войну рабов, охватившую чуть ли не всю страну. Теперь Рим должен был обороняться не только от врагов на востоке и на западе, но и от восставших рабов в самом сердце Италии.

Прошел год с начала восстания, а фронт внутри страны продолжал существовать, и никто не мог сказать, чем это грозило Риму. «Теперь Спартак стал уже великой и грозной силой, но, как здравомыслящий человек, хорошо понимал, что ему все же не сломить могущества римлян, и повел свое войско к Альпам, рассчитывая перейти через горы и, таким образом, дать каждому возможность вернуться домой — иным во Фракию, другим — в Галлию».

Однако то, о чем Плутарх сообщает одной-единственной фразой, нуждается в более детальном пояснении.

Между тем в зимнем лагере восставших возникли противоречия, приведшие вскоре к открытому расколу, ибо Спартак взялся было за выполнение своего ранее взлелеянного плана — через Альпы вывести рабов на свободу. В течение первого года боевых действий он действительно одерживал победу за победой, не переоценивая, однако, своих успехов. Он никогда не забывал о том, что предводительствовал необузданной толпой, при каждом взятии города погружавшейся в пучину насилия и жестокостей. Эти дикие выходки сильно вредили ему, подрывая его авторитет, как бы он ни пытался призывать своих воинов к порядку и умеренности. Спартак хорошо понимал, что единственной целью всех военных хитростей и побед продолжало оставаться выживание, ибо прочное здание римского владычества таким образом поколеблено быть не могло.

Многим все эти успехи, может быть, и вскружили бы голову, но не Спартаку. Ведь со своим жаждавшим мести войском он, вознесенный волной побед на недосягаемую, казалось бы, высоту, мог с легкостью продолжать грабежи италийских городов, сметая встречавшиеся на его пути римские войска. Однако удача, какой бы благосклонной она ни казалась, все же не ослепила Спартака. Слишком скоро ситуация могла и даже должна была измениться не в его пользу, ибо выдержать длительное противостояние с римскими легионами армия рабов была не в состоянии.

Спартак не мечтал о том, чтобы основать собственное государство посреди ненавистного Рима. Его план перейти Альпы и затем отправить фракийцев во Фракию, а галлов — в Галлию был намного скромнее и мудрее. И в первые недели весны 72 г. для этого марша на север, по мнению Спартака, создались наиболее благоприятные условия. Он должен был действовать, пока Италия не оправилась от ужаса перед восставшими рабами и не были отозваны войска Помпея и Лукулла. Спартак наверняка знал о том, что Италия оголена в военном отношении, о чем ему должны были сообщать рабы, несшие курьерскую службу. Ту же информацию он мог получить и от пленных.

«Мысль Спартака репатриировать рабов, в большинстве своем военнопленных, заслуживает большего внимания истории античных народов, чем это было до сих пор, — считает Фогт. — У греков и римлян считалось само собой разумеющимся, что изгнанники и политические эмигранты носили в своем сердце тоску по родному полису. Депортированные народности, как иудеи в Вавилонии, также стремились на родину и находили дорогу домой. У рабов же во время их восстаний такие планы популярностью, по-видимому, не пользовались. Лишь восстание 198 г. в Лации, в котором принимали участие высокородные карфагенские заложники, могло иметь своей отдаленной целью возвращение на родину. И что же должно было произойти, если бы претор Нерва отпустил в Сиракузах в соответствии с данным ему поручением целые группы соотечественников? Ведь после этого они должны были быть репатриированы, как теперь уже свободные люди. То, что Спартак собирался обеспечить своим соратникам свободу на родине, говорит о нем как о человеке, не потерявшем солидарности со своими соплеменниками ни во время службы под римскими знаменами, ни в плену, ни в гладиаторской школе. Возможно, что римляне настигли бы его людей и во Фракии, и в Галлии. Однако это заблуждение относительно мощи сверхдержавы нисколько не умаляет величия самой идеи».