Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина

Нужно было присягать Николаю Второму, но Мария Федоров­на, вдовствующая царица, неожиданно заявила: «Мой сын не спо­собен править Россией! Он слаб! И умом, и духом Еще вчера, когда умирал его отец, он залез на крышу и кидался шишками в прохо­жих на улице... И это царь? Нет, это не царь! Мы все погибнем с та­ким императором... Вы хотите иметь на престоле тряпичную кук­лу?»... «Я не стану присягать тебе. Не стану», — заявила она сыну.

В царской семье разразился конфликт. Мать упорствовала, но «ей пришлось умолкнуть перед батальоном лейб-гвардии полка Преображенского», вошедшего под сень храма, «где грызлись «по­мазанники божьи». Батальон первым присягнул Николаю, а сле­дом пошли целовать иконы остальные, «но даже в кольце штыков Мария Федоровна не присягнула сыну!». Она переживет три рус­ские революции, гибель династии, утрату «детей и внуков и умрет на родине, в тихом Копенгагене, не уступив...».

Александр III умер в Ливадии. «Перед смертью он вызвал сына. «Ники, — сказал он ему, — ты сам знаешь, что неспособен управ­лять страной. Обереги же Россию от врагов и революций хотя бы до того времени, когда Мишке исполнится двадцать один год. Клятвенно обещай уступить престол брату... сдай корону Мишке». После кончины царь «быстро разлагался, а лицо от бальзамирова­ния приобрело звероподобный вид».

Гроб поставили на шканцах броненосца «Память «Меркурия», и черноморская эскадра, густо дымя корабельными трубами, от­плыла в Севастополь; оттуда траурный экспресс проследовал через многострадальную страну, «живущую надеждами на будущее». Императора «похоронили в Петропавловской крепости, где мерт­вые цари издревле привыкли разделять общество с живыми врага­ми царизма, — уродливейший парадокс самодержавной власти!».

Конечно, скандалы в царской фамилии никоим образом не мог­ли повлиять на судьбу мальчика из Гори. В мае Сосо успешно окон­чил училище и был рекомендован к поступлению в духовную семи­нарию. В списке учеников Горийского духовного училища, окон­чивших выпускной класс «по первому разряду», опубликованном 15 июля 1894 года в «Духовном вестнике Грузинского экзархата», фамилия Иосифа Джугашвили стояла первой. Помимо аттестата с круглыми пятерками, ему выдали похвальный лист. И, поскольку его отец не принадлежал к духовному званию, то это являлось из ряда вон выходящим событием.

Знойным августовским днем 1894 года, когда суета на улицах замерла и даже нахальные воробьи укрылись в тени, к перрону тифлисского вокзала подошел поезд. Черный от копоти паровозик, словно отдуваясь, шумно выбросил струю пара, и из вагонов потя­нулись вереницы пассажиров. В оживленной толпе, обремененной мешками и баулами, никто не обратил внимания на уже немоло­дую рыжеватую женщину в длинном платье и национальном го­ловном уборе. Она была худощава, с выступавшими скулами, вздернутыми бровями и решительным взглядом. Женщину сопро­вождал стройный подросток в белой парусиновой рубахе, подпоя­санной ремнем, и таких же брюках. На привокзальной площади приехавшие столковались с кучером фаэтона, и разморенная жа­рой лошадь мелкой трусцой засеменила по тряской булыжной мостовой. Приезжие были мать и сын Джугашвили.

Тифлис конца девятнадцатого века был не только губернским центром, но и столицей Кавказа. Здесь размещалась резиденция главноначальствующего гражданской части и одновременно ко­мандующего войсками Кавказского военного округа князя Голи­цына. Здесь перекрещивались торговые пути и предприниматель­ские интересы, переплеталась ветви чиновничьей, военной и поли­цейской властей; сюда затягивал из деревень безземельных крестьян начавший крепнуть промышленный капитал.

Но, хотя город и олицетворял грузинскую территорию импе­рии, из 160 тысяч его жителей больше половины составляли рус­ские и армяне; грузины представляли лишь 26 процентов населе­ния. Немцы, татары и евреи образовали незначительные общины, в отдельности не превышавшие по численности трехпроцентный барьер. Национальный состав горожан определял своеобразные нормы, каноны и традиции сословного деления. Если русские фор­мировали значительную часть слоев чиновничества и армии, то ар­мяне представляли промышленный капитал, торговлю и ремес­ленничество.

Впрочем, сама промышленность Тифлиса находилась в эту пору еще в зачаточном состоянии. На 110 промышленных предприяти­ях города количество рабочих не превышало 2600 человек, боль­шая часть которых была занята в железнодорожных мастерских. В числе других производств значились предприятия легкой про­мышленности: бумагопрядильные, обувные и табачные фабрики, коньячный и пивоваренный заводы. Правда, в городе работали так­же машиностроительный и чугунолитейный заводы, но все же Тифлис был не столько промышленным, сколько торговым цент­ром Кавказа.

Финансовой правительницей Тифлиса, олицетворявшей суще­ство частных интересов, являлась торговля. В городе имелись три тысячи торговых заведений, 80 купцов первой гильдии, 600 — вто­рой и 6000 лиц с торговыми свидетельствами. Сюда, на окраину России, уже предприимчиво протянул свои щупальца иностран­ный рынок. И на центральных улицах города ярко пестрели вывес­ки фирм: братьев «Гольдюст», «Карла Стукена», «Сименса и Гальске», американского страхового общества «Эквитебл» и компании швейных машинок «Зингер», а на Сионской улице можно было приобрести билет для пароходной поездки из Батуми в Европу.

Хотя поступающим в семинарию необходимо было быть в Тиф­лисе только 15 августа, Сосо Джугашвили и Вано Хаханошвили приехали из Гори на несколько дней раньше. В городе мать и сын Джугашвили остановились во Введенском переулке на квартире брата Кеке Сандала. Владелец дома, в котором Сандал Геладзе сни­мал жилье, Георгий Чагунава занимал в семинарии должность эко­нома, и Кеке обратилась к его жене с просьбой о содействии по устройству дел сына.

Екатерина Джугашвили настойчиво и целеустремленно стре­милась обеспечить будущее своего единственного ребенка, но его судьба могла направиться по совершенно иному пути. Еще накану­не окончания Иосифом училища преподаватель духовного пения Гоглачидзе получил место в Тифлисском учительском институте. Он предложил матери мальчика забрать ее сына с собой и устроить его в институт на казенный счет. Но она отказалась...

Чем руководствовалась Кеке, не имевшая средств для оплаты обучения сына? Не ошибалась ли мать, строившая свои планы? На что рассчитывала она, отклоняя такое заманчивое предложение?