Джон Кимхе - Несостоявшаяся битва

Это не праздные вопросы о том, что могло бы произойти в 1939 году, хотя с тех пор в организационном и техническом отношении английская и американская военные разведки стали совершеннее. Однако не произошло никаких коренных изменений в дипломатической и политической разведке.

Речь идет не о том, что их донесения недостаточно квалифицированны. Они подчас очень здравые, с трезвой оценкой местных условий и перспектив развития событий, но они редко выходят за эти пределы и редко затрагивают ту сферу деятельности, в которой специализировался Гитлер и которая отмечена печатью 1939 и 1940 годов. Именно в этой связи мы должны извлечь урок сентября 1939 года, урок, который применим и сейчас, как и 30 лет назад.

Ибо, когда начинаем анализировать донесения 1939 года, опубликованные или все еще находящиеся в архивах, мы видим, что их можно разбить на три группы:

1. Нежелание англичан и французов поверить, что Гитлер пойдет на что-либо кажущееся им неблагоразумным.

2. Нежелание Гитлера поверить в готовность англичан и французов ответить на его вызов.

3. Преувеличенные оценки сил противника привели к бездействию, когда можно и нужно было предпринять решительные действия, или к напрасной трате и неправильному использованию средств и возможностей, чтобы встретить несуществовавшие опасности.

Сочетание неверия в непредвиденное и веры в преувеличенную оценку сил противника продолжало играть главную роль нa протяжении всей войны при выработке политики правительствами ведущих государств. Оно было решающим фактором при быстрой оккупации Норвегии и Дании Германией в 1940 году и при прорыве французской обороны у Седана в мае того же года. Внезапное нападение японцев на Пирл-Харбор оказалось возможным только вследствие полного неверия американцев в вероятность такого нападения.

После Пирл-Харбора державы оси, казалось, потеряли возможность осуществления дальнейших неожиданных акций против союзных держав, за исключением неожиданностей тактического характера, как это было с применением «летающих бомб», направленных против гражданского населения Лондона. Однако, по мере того как ослабевало влияние фактора стратегической внезапности, другой фактор, о котором уже говорилось, — преувеличение сил противника — стал играть даже более решающую роль.

Но это было не простое преувеличение разведывательными органами. Это преувеличение носило значительно более сложный характер; оно проистекало непосредственно из обстоятельств 1939 года: из страха и отсутствия желания бросить немцам вызов на Европейском театре. По мере того как немцы стратегически и психологически начали закрепляться на занятых рубежах с помощью таких терминов, как «Атлантический вал» и «Крепость Европа», [60]они опять начали снабжать разведку союзников информацией, используя те же приемы, которые оказались столь успешными в 1938 и 1939 годах.

Начиная с 1942 года и особенно в 1943 году английская и американская оценки немецких сил вдоль Атлантического вала в значительной степени превышали фактическую численность немецких войск, оборонявших на всем Западе «Крепость Европу»; планы вторжения в Европу в качестве главной операции по облегчению положения русских на русско-германском фронте неоднократно переделывались союзниками из-за изменявшейся численности сил вторжения, которые все время увеличивались в свете исключительного преувеличения разведкой немецких оборонительных сил на Западе. [61]

Но это еще не все. Наряду с мрачными прогнозами о трудностях, связанных с преодолением обороны немцев на Западе, давались блестящие оценки успехов английского бомбардировочного авиакомандования и стратегической авиации США. Их успехи, казалось, заменяют вторжение союзных войск в Европу. Из этих блестящих оценок следовало, что авиация союзников уничтожала немецкую авиационную мощь и центры авиационной промышленности. [62]По выражению командующего английской бомбардировочной авиацией маршала авиации Гарриса, авиация союзников оставляла «немцев без домов» в результате налетов, наводивших ужас, о чем английскую прессу просили не публиковать никаких материалов, дабы не вызвать возможных протестов со стороны английского общественного мнения против подобных методов войны английской и американской авиации. Таким образом, здесь сочетались преувеличенные оценки сил Германии на Западе и ущерба, наносимого Германии авиацией союзников, что в значительной степени способствовало затяжке практического осуществления вторжения в Европу и окончания войны.

Преувеличение возможностей Германии оказывать сопротивление не закончилось с высадкой союзников в Нормандии в июне 1944 года. В это время в Рейнской области полностью развалилась гражданская оборона и административное управление, царила полная паника; в сентябре здесь не было какой-либо более или менее организованной обороны, если бы генерал Паттон направил свои войска к Рейну. Немцы здесь ждали их прихода, чтобы капитулировать; осенью 1944 года они опять, как и пять лет назад, в сентябре 1939 года, не могли понять, почему союзники колеблются и не продвигаются вперед. Многое изменилось за эти годы, но только не привидения, которые препятствовали правительствам и генералам западных союзных держав ухватиться за представившуюся возможность тотчас же покончить с войной. [63]

И точно так же, как в октябре 1918 года, французские и английские генералы Фош, Хейг и другие планировали продолжать войну еще один год, чтобы разгромить Германию, теперь англичане и американцы уже в самом конце войны боялись главного оборонительного сражения отборных немецких войск в седловине Баварских и Австрийских Альп. Они считали, что немцы будут в состоянии продолжать войну, возможно, еще на год или больше и тем самым вынудят союзников к мирным переговорам. Разумеется, для такого предположения не было никакой реальной основы, однако оно получило большую степень правдоподобности в высших руководящих кругах союзников.

Эта привычка преувеличения сил противника не исчезла с окончанием войны.

Урок несостоявшейся битвы в сентябре 1939 года заключается в том, что современное общество более не может позволять себе полагаться на те шаблоны дипломатии и разведки, которые были выработаны в ходе последнего столетия. Дипломатические и секретные службы, как бы они ни были модернизированы во всех их технологических аспектах, устарели так же, как устарел биплан, и стали опасными для тех, кто все еще полагается на эти службы. Поскольку в век электронной дипломатии очень немногое можно эффективно хранить в секрете, было бы возможно, для блага всего человечества, создание какой-то организации вроде Международного разведывательного агентства, которая корректировала бы те опасные разведывательные выводы, лежавшие в основе большинства главных военных столкновений недавнего прошлого и которые могут легко привести к новому, более тяжелому конфликту.