Василий Глотов - Наедине с совестью

- Спасибо, Максим! Теперь нужно спасать Янку.

- Спасем, дядя Миша. Нас много здесь.

Двое подхватили под руки Смугляка, остальные подняли Янку и быстро затерялись в лесу. Позади, где-то далеко, в темном ночном небе глухо гудели моторы. Это советские самолеты, закончив бомбежку, возвращались на Большую Землю.

*

Партизанский отряд размещался в глубине леса, с трех сторон защищенный непроходимыми болотами. Это была основная база, где находился штаб, склады с продовольствием и боеприпасами, медицинский пункт и пункт связи. Выход из отряда был только на северо-запад, в лес, подступы к нему минированы и обнесены проволокой в три кола. У самой тропинки ютился дзот, а над ним, под роскошной кроной столетнего дуба, была оборудована специальная вышка для постоянного наблюдения за большаком, по которому ежедневно передвигались фашистские войска и машины с грузами.

Отряд занимал большую площадь. От наблюдательного пункта и до самой серой Балки виднелись холмики землянок, временные лагерные палатки и просто шалаши. Три раза фашисты пускали карательную экспедицию против партизан, и три раза она была отброшена. Наконец, гитлеровцы решили уничтожить народных мстителей с воздуха. Узнав о намерении врага, партизаны немедленно перешли значительно глубже в леса, к Медвежьему броду, куда не ступала еще нога человека.

Через день после ухода партизан лесной массив у трех болот подвергся жестокой бомбежке. Песчаная земля, покрытая толстым слоем перегноя и хвои, была изрыта глубокими воронками, деревянные постройки сожжены, кругом лежали изуродованные деревья с обломанными кронами и с вывороченными корнями.

Теперь, когда фашистские войска были остановлены на Волге и немецкая авиация перебрасывалась на решающий участок фронта, партизаны переехали на это старое, насиженное место. Отряд был уже во много раз больше и опытнее. Ископанная площадь у трех болот заново расчистилась, приняла прежний вид и порядок. Опять появились палатки и деревянные постройки. Только у самых болот, в тени векового леса, все еще зияли огромные воронки от бомб, наполненные вешними водами и тиной.

В одной из землянок партизанского лесного городка третий день лежал раненный в бок Янка Корень и контуженный Михаил Смугляк. Янка не приходил в себя. Медицинское вмешательство не помогало ему, переправить его на Большую Землю не было никакой возможности. Смугляк сильно заикался, но чувствовал себя уже значительно лучше. Тревога за жизнь Янки угнетала его, усиливала душевные и физические страдания. Между их койками сидела уставшая и озабоченная медсестра Тася Бушко. На ней была военная форма, чистая и тщательно отглаженная, широкий армейский ремень перехватывал тонкую талию, а из кармана гимнастерки выглядывал синий кончик носового платка.

Тася почти не выходила из землянки. Михаил смотрел на нее влюбленными глазами, вспоминал веселые донбассовские вечера, танцы в шахтерском клубе, а потом дни тяжелой, не совсем обычной разлуки. Нет, нисколько не изменилась Тася! Та же скромность и застенчивость, те же светло-голубые глаза и маленькие губы. Милые голубые глаза! Чего они только не увидели за прошедшие годы войны!

Михаил несколько раз пытался заговорить с Тасей, но надоедливый шум в ушах и заикание мешали ему. Тася понимала Михаила по взгляду. Брала его слабую руку и, низко склоняясь над ним, говорила:

- Потом поговорим, Миша, потом!

Часто в эти дни в землянку заходил комиссар отряда. Стройный и подтянутый, с внимательными согревающими глазами, он располагал к себе людей, вызывал на откровенные разговоры. Кадровый политработник Советской Армии, много читавший, видевший и переживший, умел находить дорогу к сердцу человека. Ему было лет тридцать пять, но на висках его уже виднелась проседь, черные, когда-то красивые волосы начали редеть. Однажды, увидев, а скорее почувствовав материнскую заботу Таси о Смугляке, он взглянул на ее печальное лицо, спросил коротко:

- Знакомый?

Тася опустила голову.

- Больше, - ответила она.

От взгляда Смугляка не могла ускользнуть едва уловимая перемена на лице комиссара. Теплота его зеленоватых глаз вдруг остыла, на высоком лбу показались мелкие морщинки, лицо помрачнело, и на чисто выбритых щеках загорелись маленькие розоватые огоньки. Но все это было мгновенным. Когда Смугляк снова поднял на него глаза, лицо комиссара уже улыбалось, было прежним, располагающим. Взглянув еще раз на Смугляка и Корня, комиссар поднялся со скамьи и, направляясь к выходу, проговорил:

- Берегите их. Это бесстрашные люди.

"Наверное, ему нравится Тася" - подумал Смугляк, когда комиссар скрылся за дверью землянки. Но эта мысль ушла так же быстро, как и пришла. Через минуту он уже думал о другом. Еще в подразделении Смугляк слышал, что к партизанам прилетают самолеты, доставляют необходимые грузы, забирают тяжело раненых и снова возвращаются на Большую Землю, пользуясь темнотой ночи. Но здесь за три дня он не услышал ни одного слова о самолетах, об эвакуации опасно раненых. Значит, у партизан нет площадки и условий для приема машин. Придется лечиться здесь. Смугляк скоро забылся.

К вечеру Янка пришел в себя. Все ему здесь казалось чужим, незнакомым. Холодными, поблекшими глазами он смотрел на потолок землянки, на стены, койку Смугляка, на медсестру и совершенно отчетливо, хрипловатым голосом спросил:

- Ты тут, взводный?

- Здесь, Янка, здесь, - заикаясь, с трудом ответил Михаил.

- А как боевое задание?

- Выполнено, Янка. Фашистские склады уничтожены.

- Я так и думал. Но я, наверно, не выживу, взводный. Очень тяжело мне.

- Что ты, Янка! - приподнялся на койке Смугляк. - Ты будешь жить и воевать еще. Не думай о смерти.

- Нет, взводный, - совсем тихо и грустно продолжал Янка, - я уже не жилец. Умру - не сообщай матери. Пусть она ждет меня. Так лучше будет. А теперь, Миша, слушай и запоминай...

Он проглотил слюну и вопросительно посмотрел на Тасю. А когда медсестра отвернулась и присела к окну, Янка с болью откашлялся, опять проглотил слюну и снова заговорил, словно диктуя:

- В нашем медсанбате работает Фаина Михайловна Прошина. Я рассказывал уже тебе. Это хороший друг, с нежной и благородной душой. Уцелеешь - найди ее и скажи: умирая, я думал о ней. Понимаешь, Миша, я люблю ее.

После этих слов он затих, закрыл глаза. Тася подошла к его постели, взглянула на безжизненное лицо.

- Он опять потерял сознание.

Ночью Янка умер. Тася сложила его руки на груди, всхлипнула. Михаил проснулся, поглядел на Тасю и без слов понял все. Много он видел смертей на фронте, не раз обливалось кровью его сердце, но смерть Янки ошеломила его. Уткнув лицо в подушку, Смугляк зарыдал, как осиротелый ребенок. Тася присела на край его койки и сказала как можно спокойнее: