Василий Глотов - Наедине с совестью

- Хватит, папа, хвалить меня!

Октябрьские праздники Михаил провел в семье Лобачевых. Вместе они встречали Новый год. В День Советской Армии он пригласил Лобачевых к себе. Но пришла только Таня, прямо с занятий. Хозяйка приняла ее очень ласково, как родную. На столе появились наливки и закуска. Увидев баян, Таня спросила Михаила:

- Вы даже играете?

- Так, для себя. Сначала от скуки, а теперь привык.

Он взял баян, присел на стул и, не спеша, исполнил фронтовую лирическую песню "Бьется в тесной печурке огонь". Задушевная мелодия растрогала Таню и Марью Ивановну. Хозяйка, вытирая на глазах слезы, вздохнула:

- Вот так всегда...

Сидели долго. Выпили, закусили, вспомнили фронтовых однополчан. Время шло незаметно. Вот уже полночь. Таня осталась ночевать у Михаила. А утром они направились в загс.

*

Институт Смугляк закончил с отличием. Получил диплом инженера-металлурга и назначение в Закарпатье на труболитейный завод. К этому времени у него родился сын, которого назвали Янкой, в память о погибшем друге Михаила - Янке Корне.

В конце августа Смугляк прибыл на место работы, оставив жену в Харькове, у родителей. Директор завода сразу же повел его в литейный цех. Год тому назад этот завод был создан на базе маленькой мастерской, изготовлявшей гвозди и газовые плитки. Нужно было многое сделать, чтобы он стал заметным предприятием, способным обеспечивать города и колхозы канализационными и водопроводными трубами.

- Придется ехать за оборудованием, - сказал директор Смугляку. Выписывайте командировочное удостоверение, Михаил Петрович, и в конце недели выезжайте. Нужно побывать в Донбассе, в Запорожье. Подумайте, что нам в первую очередь необходимо.

После обеда новый инженер зашел в отдел кадров завода сдать документы и выписать пропуск. В кабинете было темно и как-то неуютно. На столах лежали пожелтевшие от времени папки и разные бумаги. Начальник отдела, узколицый, с плоским носом человек, просмотрел документы Смугляка, сдвинул очки на лоб и неопределенно сказал:

- Оказывается, вы мой однофамилец. В каких местах, разрешите узнать, вы родились? Какой институт закончили?

- Там, в бумагах, сказано все, - ответил Михаил, услышав в голосе плосконосого начальника неприятные нотки. - Прочтите.

- Ясно! Значит, однофамилец. Что ж, поработаем!

- Когда к вам зайти? - спросил Михаил.

- К концу дня.

Михаил вышел от начальника кадров с неприятным осадком на душе. "А что, если плосконосый - родственник того самого старшины Смугляка? подумал он, направляясь в литейный цех. - Вполне возможно. А может, просто совпадение фамилий? Но тот был приятным человеком, а этот какой-то отталкивающий тип. Ну, и черт с ним! Чему быть, того не миновать. Письмо в Верховный Суд послано.

Поздно вечером Смугляк написал большое письмо жене, а на рассвете отбыл в командировку. В Запорожье он прожил четыре дня, достал все, что требовалось, и отгрузил. В субботу Михаил купил билет и выехал в Донбасс. По дороге он решил побывать у старого друга-горняка. В шахтерский поселок приехал на рассвете. Степан еще на подходе увидел его в окно и узнал. Скрипя протезами, он широко распахнул двери и крикнул во всю силу голоса:

- Вот он, вот!.. Живой, здоровый! Раздевайся, Миша! - радовался Ковальчук, обнимая друга, не зная, как лучше принять его. - Ну, и бес ты, Мишка, так неожиданно нагрянул, аж руки у меня трясутся. А ну, сынок, беги в огород за дедом! Пусть ставит старик свои спиртные запасы. Сегодня-то мы выпьем!

- А ты все увлекаешься этим?

- С горя, Миша. Но редко.

- Не помогает она горю, Степан. Я в этом много раз убеждался. Горе у тебя, конечно, большое, да и у меня немалое! Садись и рассказывай, кто из нашей бывшей бригады живет в поселке?

- Никто, Миша. Война всех разбросала по свету. Шапочка и Дудник погибли на фронте. Остальные работают на других шахтах.

- А где Алеша Волчков? - поправляя галстук, спросил Михаил еще не успокоившегося друга. - Помнишь, я присылал к тебе освобожденного из лагеря паренька? Ну, Волчков?

- Здесь, Миша, у нас на шахте работает. Свойский человек. Был на войне, ранен. Теперь бригадой руководит. Недавно получил квартиру, женился. Дружу я с ним. В конце дня он придет.

- Очень хорошо. Хочу видеть его.

Весь день и почти всю ночь проговорили старые друзья. Степан с болью в сердце рассказал, как он после тяжелого ранения вернулся домой и в каком жутком положении застал свою семью. Мать Степана была при смерти после отравления Стефы, дети тощие, грязные, бескровные. Только один отец держался еще на ногах, собирал отбросы в столовой, кое-как кормил детвору. А потом Степан получил две посылки от Таси с фронта. Приодел детей и родителей и кое-что обменял на продукты.

- Что же все-таки случилось со Стефой? - спросил Михаил.

- Страшное дело случилось с ней! - всхлипнул Степан. - Она сильно любила детей, Миша, ты знаешь. И вот, несмотря на такую любовь, Стефа не пощадила их, отравилась. Значит, душа ее совсем изболела. В поселке гестаповцы подозревали ее в связи с партизанами. Они вызвали Стефу в гестапо и надругались над ее женской честью. Потом раздели и голую провели по улице города.

- Когда Донбасс был освобожден, - продолжал Степан удручающий рассказ, - останки Стефы перенесли на площадь и похоронили вместе с погибшими партизанами. Несколько лет тому назад им поставили памятник.

Друзья помолчали.

- Да, чуть было не забыл, - спохватился Степан, - недели две тому назад ко мне приходил человек из судебных органов. Называл твою прежнюю фамилию, спрашивал при каких обстоятельствах был убит Гришка Федько, интересовался, как разбиралось дело в суде. Я во всем признался, Миша. Тошно мне носить камень на своей душе! Целую тетрадь исписал этот товарищ: спрашивал, уточнял, в поселковый совет ходил.

- А еще что?

- При повторной встрече он сказал мне, что во время войны ты бежал из лагеря заключения, воевал под чужой фамилией и даже был в партизанах. Я сначала не поверил.

- Все это правда, Степан.

- Да, но откуда он знает об этом?

- Я сам написал в Москву. Мне тоже тошно носить вину. Теперь буду ждать решения.

На душе Михаила немного отлегло.

- Давай поспим, Степан. Уже четверть шестого.

В десять часов утра, когда Михаил и Степан сели завтракать, в двери прихожей вошел опрятно одетый человек, лет тридцати на вид. Степан вышел ему навстречу, ловко переставляя протезы.

- А-а, Алеша! - протянул он. - Ну, заходи, заходи. Как раз вовремя. Ты выходной, видать, сегодня? Узнай-ка, браток, кто у меня сидит. Ну? Не стесняйся, проходи!

Алеша перешагнул порог, остановился, застыл.

- Михаил Петрович! - проговорил он, разглядывая бывшего лагерного бригадира. - Да вы ли это?

- Я, я, Алеша! - поднялся Михаил, пожимая руку горняка. - Тебя тоже не сразу узнаешь: возмужал, окреп.