Александр Кожедуб - Иная Русь

Сымон Будный, просветитель и религиозный реформатор, напечатавший в 1562 году в Несвиже «Катехизис» на белорусском языке, один из наиболее неукротимых средневековых еретиков, достаточно свободно вел полемику и с русским православным богословом Артемием, и с иезуитскими теологами о бессмертии души. Он активно участвовал в арианских синодах, где высказывал более чем вольные взгляды на светскую власть. Из одного только этого примера видно, какое большое место занимали возрожденческие и реформаторские идеи в социально-политической жизни Великого княжества Литовского. На восточных землях, объединенных Москвой, такого не было. Некоторые историки считают, что единоверие и только оно вывело Московскую Русь в число крупнейших и могущественных держав мира. А Великое княжество Литовские погибло от излишней свободы и веротерпимости. Сильная власть стоит на костях, как с этим не согласиться.

Но вернемся к православным церквям. Из деревянных храмов, вероятно, стоит упомянуть Петропавловскую церковь в деревне Трабы Ивьевского района, построенную в 1784 году. Наибольшей ценностью в ней является резной двухъярусный иконостас, завершенный ажурной резьбой растительного рисунка, в композицию которого включены живописные полотна. Чудесной работой выделяется и иконостас Петропавловской церкви в деревне Валевка Новогрудского района, построенной в XVIII веке из дерева как костел монастыря базильян. В XIX веке костел был переделан в православную церковь. Двухъярусный иконостас в ней декорирован накладной деревянной резьбой с позолотой.

Ну а церковь Александра Невского в деревне Крева Сморгонского района интересна только тем, что возведена она рядом со знаменитым Кревским замком, в котором было заключено соглашение о союзе Великого княжества Литовского с Польшей — Кревская уния 1385 года.

Так что же все-таки имел в виду историк Л. Гумилев, когда писал, что в Беларуси нет православных церквей? Может, то, что в наших церквях мало собственно православной архитектуры, русско-византийской? Что некоторые из них переделаны в церкви из костелов? Или все-таки то, что в восточной части Беларуси церквей значительно меньше, чем в западной? Полистаем «Сбор памятников истории и культуры Беларуси. Витебская область». Православных храмов на Витебщине около шестидесяти (пятьдесят девять, по моим подсчетам), католических почти вдвое меньше — тридцать три. На Гродненщине, как мы помним, православных церквей тоже шестьдесят, но костелов больше в два раза. Так и географически Гродно намного ближе к Польше, чем Витебск, ничего странного.

Я умышленно не касаюсь вопроса о том, сколько храмов (не важно, православных или католических) в данный момент действуют, а сколько нет. Помните известное выражение — «как Мамай прошел»? По нашим землям действительно прошелся нигилистически-атеистический «Мамай». Так вот, новоявленный «Мамай» обрушился на наши храмы лишь недавно, и в его ордах, которые разрушали и уничтожали, принимали участие совсем другие силы: бездуховность, необразованность, равнодушие, глупость. Они, эти силы, сидели почти в каждом человеке, и они почти не имели отношения к конфессиональным спорам. Как и к спасению татарами Золотого пояса вокруг Москвы. А проще говоря: наши предки храмы строили, мы их почти уничтожили. И нечего наводить тень на плетень. Да, внутренний враг победит гораздо скорее внешнего.

После университета я поехал учительствовать, попал в деревню Крайск, стоящую на старинном Долгиновском шляху в двадцати километрах от Плещениц. Рядом с Крайском проходила межа, которая до сих пор еще, незаметно для глаза, делит Беларусь на восточную и западную. Сам Крайск восточный, деревенька Кобылье, при Советах переименованная в Первомайское, западная, а расстояние между ними три километра. Так вот, в Крайске была церковь, в соседнем местечке, западном, стоял костел из красного кирпича. Я пишу «была» и «стоял» несмотря на то, что и церковь, и костел еще существуют как материальные объекты. Чуть ли не сразу после революции церковь перестала быть церковью, с нее сбили крест, скинули со звонницы колокол. Долгое время она стояла никому не нужной, батюшка перебрался в часовню на кладбище, в ней отправлял службу и отпевал покойников. Потом батюшка умер, и вскоре часовню ограбили школьники во главе с физруком. Баба Зося, моя хозяйка, рассказывала, что физрук вывез из часовни на мотоцикле с коляской много старых церковных книг и образов. «А может, и золото какое вывез, кто ведает?» — обязательно добавляла она в конце своего рассказа. Школьники же, подростки, забавлялись тем, что вытаскивали из склепа истлевших покойников и выставляли в окна часовни черепа на палках.

В войну церковь понадобилась для иного. Вокруг Крайска лежали большие леса, из которых на немецкие гарнизоны нападали партизаны. В какой-то день немцы согнали в церковь жителей Крайска, старых и малых, и во имя нового порядка подожгли ее… Кстати, военные повести и романы Ивана Пташникова как раз об этих местах и об этих людях, он родом из-под Крайска.

После войны церковь была перестроена в клуб. Сделали в ней кинозал, отвели помещение под библиотеку, даже нашлось место для биллиардной. Я застал крайскую церковь-клуб уже в непотребном виде. Ободранные стены, дырявый пол, сырая и холодная библиотека, в которой пропадают книги вместе с хозяйкой. Толстые церковные стены еще стоят, но то, что внутри, гниет, истлевает, гибнет. Собственно, уже невозможно этот клуб переделать и назад в церковь.

А костелу в соседнем местечке, можно считать, повезло больше, ну хоть бы в том, что в нем не жгли людей. При поляках, конечно, он стоял величественный и полный, по праздникам в нем шла литургия, и люди, подходя к нему, снимали шапки. Однако после войны и на его воротах повесили амбарный замок, в ограде вокруг него появились сначала небольшие дырки, детские, потом через них стал проходить взрослый человек, и, наконец, в дыры полезли коровы, по одной, а то и стадом. Из стен, конечно, как бы сами собой начали вываливаться кирпичи, из окон потянуло холодом нежилого, на камнях появилась плесень. А еще через несколько лет веранды в домах вокруг костела засияли разноцветным стеклом. Костельные витражи исчезли, зато заиграли под солнцем веранды, и не исключено, что отделывали их те самые дядьки, которые совсем недавно снимали перед костелом шапки.

Еще раз повторюсь: так где же те силы, что уничтожали наши храмы? А они только в нас самих, и нечего искать врагов на востоке или на западе, в Москве или в Риме. Конечно, тотальное одичание само не приходит, оно распускается пышным цветом на подготовленной, хорошо удобренной почве. Сначала отдается приказ о закрытии храма, потом сгоняется с места поп или ксендз — в некоторых случаях можно дождаться и его смерти, люди, к счастью, не вечны, — и тогда загорается стекло на верандах, а из окон часовни глядят на старые шляхи черными глазницами черепа.