Сергей Аверинцев - Символика раннего средневековья

Evangelium secundum Lucam, XVI, 1-9. ('Ауйтгп - любовь (грен.). Агапы - братские трапезы у ранних христиан. )

Ibid., XVIII, 1-6. (Прбиокх - провидёние (греч.) - Ред.)

Например, De divinis nominibus, I, § 8, PG III, col. 597 В-C.

Evangelium secundum Matthaeum, XVI, 3.

Ibid., XXIV, 30.

Evangelium secundum Lucam, II, 34.

Нелишне напомнить, что древние обозначения «знака» - еврей- I кое 'oth, греческое ormeTov и латинское signum - все без исключения обозначают также боевые воинские значки армий и подразделений, которые заменяли той эпохе знамена.

Evangelium secundum Matthaeum, XVI, 24.

* Греческое яил:<5<; и латинское fidelis в равной степени совмещают шачения «верующий» и «верный».

* Ср. Evangelium secundum Ioannem, III, 19.

См.: Demougeot Е. «Paganus», Mithra et Tertullien// Studia Pa- tristica III: Papers presented to the Third International Conference on Patristic Studies (Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur. Bd. 78). Berlin, 1961. S. 354-365.

При описании предательства Иуды Евангелия неоднократно упо­требляют слово otjieTov (в Вульгате «signum»); например, Evangelium se­cundum Matthaeum, XXVI, 48; Evangelium secundum Marcum, XIV, 44.

Cp. Evangelium secundum Lucam, XXII, 48.

Характерно уже само библейское понимание «чуда» не столько как «чуда» или «дива» (богица, miraculum - «достойное удивления»), сколь­ко как «знака» и «знамения» ('oth, ornielov, signum), то есть символиче­ской формы откровения. Если за Сатаной и его посланцами (магами, лжепророками, Антихристом) признается способность творить чудеса, то чудеса эти расцениваются как ложные, и притом ложные постольку, поскольку ложно содержание, знаками и знамениями которого они вы­ступают. Ложные чудеса ложны в своем качестве текста ; только некое утверждение может быть ложным или истинным. Вопрос об истинно­сти чуда обнажает его семиотичность.

Apocalypsis, VII, 3; IX, 4; XIV, 1; XXII, 4.

Ibid., XIII, 16; XIV, 9.

Porphyri De abstinentia, II, 49.

Ср. Casel О. De philosophorum Graecorum silentio mystico. Giessen, 1919; F. Heiler. Erscheinungsformen und Wesen der Religion. Stuttgart, 1961. S. 334-339, 467-468 u. а.; Лосев А. Ф. Античный космос и совре­менная наука. М., 1927. С. 321-337; 463-528; Зализняк А. А., Ива­нов Вяч. Вс., Топоров В. Н. О возможностях структурно-типологиче- < кого изучения некоторых моделирующих семиотических систем // Структурно-типологические исследования. М., 1962. С. 134-143.

Характерно, что христианство не смогло обойтись без лексики мистерий, отягощенной грузом языческих ассоциаций. Уже Новый За­вет употребляет для передачи древнееврейских слов sod и гага' грече­ское слово iiuotipiov (в чем он следует Септуагинте). Особенно любит говорить о «мистах», «мистагогии», «эпоптах» и т. п. применительно к христианской «мистике» (еще одно «мистериальное» слово) Псев- до-Ареопагит.

Уже в Ветхом Завете Яхве неоднократно обозначается как «вер­ный» (ha'el hannae'eman - Deuteronomium VII, 9) и даже как «вер­ность» ('el 'emunah - ibid., XXXII, 4).

Представление о верующем как верном солдате своего бога харак­терно для позднеантичной идеологии в целом; оно отнюдь не ограниче­но раннехристианским кругом, но присутствует также в митраизме. Но вот что интересно: участники митраистских мистерий были мужчи­нами и в большинстве своем солдатами, что придавало их «воинскому» настроению конкретный и узкий характер. Напротив, в христианстве «воинствование» под знаком креста было воспринято как парадигма об­щечеловеческой и, в частности, женской судьбы.

Ср. убеждение средневековых теологов в том, что «стратегиче­ский план» воплощения и страдания Христа был тщательно скрыт от дьявола.

Fruhbyzantinische Kirchenpoesie. I. Anonyme Hymnen des V-VI Jahrhunderts. Ed. von P. Maas (KT 52/53). Bonn, 1910. S. 11.

Конечно, эта оппозиция имеет свои корни в племенной (позд­нее - местной, в Греции - полисной) религии, отстранявшей от культа иноплеменников. Посвященным в Элевсинские мистерии первона­чально мог быть только афинянин, так что эзотерическая исключитель­ность совпадала с «филетистской» исключительностью. Поскольку жизнь племени (как и полиса) протекала в более или менее постоянной войне всех против всех», «чужой» - потенциально всегда «враг» и да­же «враг богов» («своих» богов). Но сходство между этими представле­ниями и пафосом священной войны против «врагов зримых и незри­мых» за дело единого бога касается только внешних сторон и не затра­гивает сути мировоззрения.

Evangelium secundum Marcum, IX, 40; Evangelium secundum Lu- i am, IX, 50.

Evangelium secundum Matthaeum, XII, 30.

Apocalypsis, XII, 1, 3.

Evangelium secundum Matthaeum, X, 34.

Apocalypsis, XXI, 8.

Ср. Aeneis, VI, 620.

Именно не принимали всерьез, хотя, вообще говоря, знали такие представления. Например, практика священной войны в жизни грече­ских полисов лежала на периферии религиозной этики и даже своими приверженцами не воспринималась как универсальная парадигма че­ловеческого существования как такового.

Judices, V, 2-31.

Numeri, XXI, 14.

Judices, V, 23.

'oth b'rith (Genesis, IX, 12; XIII, 17; XVII, 11).

Epistola ad Ephesios, VI, 12.

Evangelium secundum Ioannem, I, 11.