Сергей Аверинцев - Символика раннего средневековья

Вспомним, что социально-идеологическим содержанием огромной эпохи, обозначаемой как «раннее Средневековье», был долгий и противоречивый переход от античного общества граждан-рабовладельцев к феодальной иерархии сеньоров и вассалов, от порядка собственников к порядку «держателей», от этики государственности к этике личного служения и лич­ной верности. Понятно, что специфика христианской симво­лики (и шире - библейской символики) как символики лич­ной верности облегчила ее функционирование в качестве ядра идеологического «феодального синтеза». При своем возникно­вении христианство было крайне далеко от того, чтобы быть феодальной идеологией; но религией личной верности и «дру­жинной», «воинской» службы Богу оно было всегда. Эта его торона была очень живо воспринята в эпоху становления фе­одализма. Древнесаксонский эпос «Гелианд» прочувствованно описывает Христа как раздающего дары конунга («the rikeo Krist»), апостолов - как верных дружинников («treuhatta man»), Иуду - как воина-изменника («the treulogo»); ключе­вые слова - верный (treuhaft) и вероломный (treulogo, treu- los). Неоднократно отмечалась высокая «семиотичность» фе­одальной этики как этики верности. Христианская религия как религия верности тоже повышенно «семиотична» (если угод­но, «геральдична»).

Marc. Aurel., IV, 23.

О связи философского синтеза неоплатонизма с государственным синтезом Римской империи ср.: Лосев А. Ф. История античной эсте­тики (ранняя классика). М., 1963. С. 123-127. Порфирий подчерки­вает синхронность философской инициативы Плотина с таким поли­тическим событием, как начало правления Галлиена (Porphyr. De vita Plotini, §§ 4, 12).

Патристика, в отличие от современной ей языческой философии имевшая будущее и работавшая для будущего, прямо перешла от сто­ического платонизма каппадокийцев к христианской интерпретации Прокла у Псевдо-Ареопагита (ср. Mathew G. Byzantine Aesthetics. London, 1963. P. 20). Василий Великий знал Плотина, он использовал отдельные положения Плотина, но по общей структуре мышления ставался «средним» платоником. Прокл, уступая Плотину в творческой гениальности, дал то, чего не дал Плотин: дотошное исчерпание темы в строгой последовательности дефиниции и силлогизмов, эллинскую схо­ластику - философию итога как итог философии. Плотин, хотя и воз­главивший в Риме школу, был во многом вольным мыслителем (Джор­дано Бруно, первый вольный мыслитель Нового времени, приветствовал в нем «своего»); Прокл был по всему складу своей жизни и мысли схо- лархом и схоластом, поэтому ему принадлежало наступавшее тысячеле­тие схолархов и схоластов. Прокл, а не Плотин был живым наставником для средневековых платоников вроде Иоане Петрици - и живым про­тивником для византийских ортодоксов вроде Николая Мефонского (XII в.). Поэтому едва ли благоразумно судить о неоплатонической эс­тетике как источнике средневековой эстетики исключительно по «Энне- адам» Плотина.

De reditu suo, 66 (Poetae Latini Minores, rec. Aem. Baehrens. Vol. V. Lipsiae, 1883. P. 77). В переводе M. Л. Гаспарова: «...То, что миром звалось, городом стало теперь» (Памятники поздней античной поэзии и прозы II-V века. М., 1964. С. 146). Уже во II в. ритор Аристид говорил о римской ойкумене как о еди­ном полисе (Элий Аристид. Панегирик Риму. Греч, текст с рус. пер., введением и комментарием И. Турцевича. Нежин, 1907).

Aristotelis Politica, IV (VII) 5, 1327 а 1.

Ср. Кудрявцев О. В. Эллинские провинции Балканского полуост­рова во втором веке нашей эры. М., 1954. С. 9-10, 118-155, 229-243; Штаерман Е. М. Кризис рабовладельческого строя в западных про­винциях Римской империи. М., 1957. С. 278-293 и 420-448.

Приведем высказывания двух видных советских историков. «В пе­риод нарастающего кризиса античного мира на основе античной идео­логии, из осколков античных философских систем, - пифагорейской и платонической, - начинается формирование новых течений, чуждых настоящей античности и восточных по самому своему существу. Тако­во неопифагорейство и неоплатонизм» ( Утченко С. Л. Идейно-полити­ческая борьба в Риме накануне падения Республики. Из истории поли­тических идей I в. до н. э. М., 1952. С. 62). «В азиатских провинциях и в Египте... процветает гностицизм, подготовляется неоплатонизм, но эти течения находятся и за пределами Ахайи и за пределами антич­ной философии: они представляют собой переоценку всех ее основных ценностей» ( Кудрявцев О. В. Указ. соч. С. 278).

То, что можно сказать о гностицизме, неприложимо к неоплатониз­му, воспринявшему платоническое наследие вовсе не в виде осколков, но в виде целостной системы мыслительных импликаций, подлежащих всестороннему эксплицированию (ср. Лосев А. Ф. Античный космос и современная наука. М., 1927, с. 522-528 и др.). Поместить неоплато­низм «за пределами» античной философии можно лишь постольку, по­скольку итог развития в определенном смысле находится «за предела­ми» самого развития. Но такова диалектика всякого развития.

Ср. нашу статью: Аверинцев С. На перекрестке литературных тра­диций (Византийская литература: истоки и творческие принципы)// Вопросы литературы. 1973. № 2. С. 150-183 (главным образом, с. 158-162 и 178-181).

До какой степени это так, можно видеть на примере довольно се­рьезного романа Гелиодора «Эфиопики», где в роли «посвященных» выступают гимнософисты Эфиопии (вместе с египетским жрецом Ка- ласиридом, древним товарищем мистагога Зарастро из «Волшебной флейты» Моцарта). Эфиопия для Гелиодора - «что-то вроде Индии» плюс «что-то вроде Египта». Всякий, кто читал Гелиодора, или роман Филострата о маге Аполлонии Тианском, или ориенталистические пас­сажи Климента Александрийского, мог убедиться, что позднейший ма­сонский и теософский миф о «тайной мудрости» Азии - лишь заклю­чительная фаза вульгаризации и обессмысливания античных попыток подступиться к специфике восточной культуры (в одном стихотворе­нии Пастернака для этого найдена формула: «домыслы в тупик постав­ленного грека»). Ср. Аверинцев С. С. Греческая «литература» и ближ­невосточная «словесность». (Противостояние и встреча двух творче­ских принципов)//Типология и взаимосвязи литератур древнего мира. М, 1971. С. 206-266 (особенно с. 234-237, 245-246).

Например, Clementis Alexandrini Stromata I, 15 (69, 1); ibid., I, 29 (180, 1); Eusebii Praeparatio Evangelica, X, 4, 19; Theodoreti Graecarum affectionum curatio, I, 51, etc.

Platonis Timaeus. P. 22 B.

«Филоварваром» ((piAoP&pPapog) Геродота назвал Плутарх (De Herodoti malignitate XII, 1, p. 857 a).