Екатерина Брешко-Брешковская - Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920

Под конец зимы сообщили, что нас будут группами вызывать в канцелярию крепости, чтобы прочесть скопившиеся сотни тысяч показаний. Свидетельств и протоколов в больших синих картонных папках набралось так много, что их привозили в крепость на телегах, как дрова. Эти документы были подобраны по географическому признаку, поэтому нас всех тоже разделили по губерниям, и лишь те из нас, кто, как Войнаральский и Ковалик, успели поработать в нескольких местах, числились сразу в нескольких группах. Число этих групп, которые в действительности составляли одну огромную всероссийскую организацию, чрезвычайно усиливало значение дела, порождая у верховных властей страх, вселяя в многочисленных мелких и крупных чиновников надежду на повышение и побуждая к политическим акциям и социалистической пропаганде тысячи молодых людей, которые до того момента искали выход своей энергии почти исключительно в попытках просвещения.

Наши визиты в канцелярию давали возможность повидаться и обменяться записками. Мы трудолюбиво начали «читать» дело группами по пять-шесть человек. Лично я не находила в этом удовольствия, поскольку видела у некоторых из товарищей, силы которых были исчерпаны страданиями, слишком много признаков нравственной неустойчивости. Смотреть на это было больно и печально. Кроме того, меня отвращало присутствие начальства, которое внимательно следило за читающими. Тем из нас, кто сохранял наибольшее безразличие, чтение доставляло удовольствие. Они ухитрялись переговариваться друг с другом безобидными жестами и обменивались записками, прикидываясь, что полностью поглощены изучением своего дела. Его читали действительно все, но очень понемногу и небрежно, поскольку во время допросов в ходе предварительного следствия уже ознакомились практически со всеми показаниями. Кроме того, мы не придавали значения суду, исход которого был предрешен. Чтение рассматривалось нами в основном как развлечение среди суровых будней тюремной жизни.

Нам обещали разрешить самим выбрать себе адвокатов. Сперва мы решили вообще от них отказаться, но вскоре стали получать от друзей на свободе намеки, что отказываться не надо, так как сами адвокаты хотят выступить против властей, но смогут сделать это, лишь защищая нас. Те же самые друзья советовали нам, кого выбрать. На наше решение повлияло и дружелюбие адвокатов, предложивших свои услуги.

У каждого адвоката оказалось по одному-два клиента, утверждавших о своей невиновности и желавших обеспечить себе реальную защиту, и ведение их дела представляло собой реальную возможность активно участвовать во всех процедурах и оказать помощь другим клиентам, даже тем, которые не желали защищаться.

Мне посоветовали обратиться к молодому и многообещающему адвокату Н. Карабчевскому. Он посещал суд в течение всеех пяти или шести месяцев, пока тот продолжался, исключительно для того, чтобы помочь мне поддерживать связь с товарищами. Карабчевский боролся за то, чтобы с нами поступили по справедливости, и исполнял свой долг с огромным терпением. Он чрезвычайно тонко и ловко вел дело Веры Павловны Рогачевой, которая жалела, что согласилась не участвовать в наших акциях протеста.

Я убеждена, что группа адвокатов, принимавшая участие в «Процессе 193-х», представляла собой квинтэссенцию благородного и гуманного понимания юриспруденции; они защищали нас, потому что осознавали всю степень жестокости и бесчестности, с которой обращались с нами. Они своими глазами видели, сколько благородных молодых людей либо погибло, либо было навсегда искалечено вследствие безжалостных амбиций бюрократов, рвавшихся к наградам К чести этих адвокатов надо сказать, что они не жалели слов, описывая действия «правосудия».

Мы широко использовали подкуп. Жандармские офицеры в обмен на взятки разрешали свидания; но что это были за свидания! Сколько горя, радости, слез и надежд они нам приносили! Каждое из них вызывало живейший интерес всей тюрьмы, так как без этих свиданий мы были бы совершенно отрезаны от мира. Даже если такая возможность предоставлялась двум-трем из семидесяти узников, все остальные могли благодаря им узнать что-нибудь интересное о революционной работе и общественной жизни.

Нужно сказать несколько слов о наших «свободных» женах. Они близко к сердцу принимали благосостояние всей тюрьмы, получали от своих мужей сведения о том, кому из нас что требуется, и с помощью Красного Креста делали для нас закупки. Мы изобретали фиктивных невест, сестер и кузин любых степеней родства. Чтобы получить разрешение отправлять нам посылки, им пришлось проходить через массу формальностей, но они никогда не отступались и в итоге добивались требуемого.

В большой комнате свиданий при тюрьме сидело множество посетителей, ожидая своей очереди. Здесь можно было увидеть плачущих матерей и бледных, с покрасневшими глазами, молодых жен. Отцы и братья приходили редко. Еще более редкими были визиты мужей – в основном из-за того, что практически все мужья сидели в тюрьме вместе с женами. Однако большинство заключенных не состояло в браке, и поэтому приходилось придумывать себе женихов и невест.

В течение тех четырех лет, что мы, участники «Процесса 193-х», сидели в тюрьме, Красный Крест проделал колоссальную работу. Он действовал под руководством сестер Корниловых – Любови Ивановны Сердюковой и Александры Ивановны (после того как она была отпущена под поручительство). Им помогала Софья Перовская, которую тоже отпустили под поручительство, а позже Вера Николаевна Фигнер [36]и другие замечательные девушки. Им удавалось посещать все тюрьмы и доставать деньги, одежду и книги для своих беспомощных друзей. Кроме того, на помощь нам издалека приходили крестьянки, в том числе и мать Мышкина. Мне не хватит слов, чтобы описать всю ту пользу, что она нам принесла, и ее бесстрашие в отношениях со властями. Организация Красного Креста действовала безукоризненно. Все, в чем имелась нужда, фиксировалось, а оставшиеся на свободе товарищи участвовали в работе организации или вносили деньги. Например, несколько групп молодых девушек шили одежду для заключенных и для сибирских ссыльных.

Снова наступил сентябрь, который стал для меня фатальным месяцем. Много раз в жизни он приносил мне важные перемены, либо к лучшему, либо к худшему. На этот раз перемена состояла в возвращении в Дом предварительного заключения. Приближался суд, и обвиняемых собрали в одно здание. Однажды темной ночью мы услышали звук подъезжающего экипажа, а на следующее утро из всех окон неслось: «Нас переводят!» Каждую ночь из зловещей крепости скрытно увозили по нескольку человек.

Расставание с товарищами было очень мучительным. Никто не знал, чья очередь настанет завтра. Мы не ожидали милости, считая, что наш протест навлечет на нас суровое наказание. «Как грустно! Гнездо разрушено», – говорил из своего окна Ковалик. И это было самым тревожным. Ковалик, всегда спокойный и жизнерадостный, неожиданно погрустнел, а его соседа, на которого он больше всего полагался, тоже увезли.