Екатерина Брешко-Брешковская - Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920

Мы все снова оказались в «предварилке» в одиночных камерах. Были среди нас и новички, которых ранее выпустили под поручительство. На суд вызвали и посадили под стражу Желябова, Волкенштейн [37]и некоторых других. В заключении снова оказалась Александра Ивановна Корнилова. Судить должны были и Софью Перовскую, хотя она оставалась на свободе.

В «предварилке» мы обнаружили большие перемены к лучшему. Очевидно, во время «Процесса пятидесяти» связь между заключенными сравнительно облегчилась, поскольку они постоянно переходили туда-сюда и могли обмениваться записками. Кроме того, после окончания предварительного следствия арестованные считались безвредными и их не так строго охраняли.

Связь между нами стала легче еще и благодаря тому, что один человек обнаружил, что может из своей камеры переговариваться с десятью другими камерами на всех пяти этажах. Сточные трубы от ватерклозетов проходили через все эти камеры, и, когда в унитазе было пусто, десять заключенных одновременно могли слышать того, кто говорит. Такое общение называлось «клубом». Однажды я была крайне удивлена, когда смотрительница открыла мою дверь и спросила:

– Вы будете вступать в клуб?

– Что?

– Вы хотите вступить в клуб?

– Какой клуб?

Она объяснила.

– Конечно, – сказала я. – Но разве это возможно?

Она дала мне подробные указания и выдала мне палку с обернутой вокруг нее тряпкой. Я поблагодарила ее, с помощью тряпки избавилась от воды и громко объявила свое имя. Оказалось, что мой клуб состоит исключительно из «наших людей». Тут же последовали приветствия и вопросы. Нам, прибывшим из крепости, рассказывать было почти не о чем, однако у обитателей «предварилки» новостям не было конца. В тюрьме процветала литературная деятельность. Все зачитывались превосходной толстой книгой под названием «Отчаянное положение», опровергающей обвинения, предъявленные Желябову. Ее автором был Митрофан Муравский, или «отец Митрофан», как его называла молодежь, поскольку ему было 43 года, большую часть которых он провел в борьбе и тяжелых испытаниях. Он по-отечески любил юные души и был им верным другом и товарищем. Обладая умом, образованностью и мягким, но решительным характером, он внушал к себе большое уважение.

Прочитав толстую рукопись, состоявшую из статей и писем заключенных, в которых опровергалась вся ложь и искажения в обвинительном акте, я загорелась желанием познакомиться с отцом Митрофаном и написала ему несколько приветственных и одобрительных слов. Так началась наша тесная и нежная дружба. Мы не теряли связи друг с другом, пока его не перевели в одну из харьковских тюрем. Там мой дорогой друг и закончил свои дни, так как его здоровье было уже серьезно подорвано на каторге.

Книга «Отчаянное положение» основывалась на том, что при отсутствии чего-либо криминального или предосудительного с точки зрения человеческой морали в действиях тех, кто шел «в народ», прокурору пришлось прибегнуть к клевете и искажениям фактов, чтобы любой ценой очернить этих людей в глазах общества. Если бы он хотел придерживаться истины, то должен был изобразить нас как людей высокой нравственности и чести. Отчаянная ситуация и вынудила прокурора написать вместо обвинительного акта пасквиль.

Помимо книги Муравского, в тюрьме было написано несколько замечательных стихотворений. Сергей Синегуб, очаровательный малороссийский поэт и юморист, сочинил много стихов.

Мне очень жаль, что это литературное творчество наших товарищей никогда не издавалось и постепенно исчезает. Во время последующих обысков все рукописи были конфискованы. Те, которые удалось передать на волю, обычно попадали в руки жандармов или уничтожались товарищами в минуты опасности; правительство губило не только здоровье и жизнь своих жертв, но и творения их душ и разума.

Жизнь в «предварилке» в ожидании суда была оживленной и даже веселой. Мы готовились к своей акции протеста и старались придумать такие формулировки, которые бы убедили как можно больше людей отказаться от участия в суде. Такой бестактный протест, как, скажем, «мы не признаем вас за своих судей; мы видим в вас всего лишь слуг, рабски выполняющих приказы хозяина, и отказываемся иметь с вами какое-либо дело», наверняка привел бы лишь к более суровым приговорам. Многое зависело от характера и убеждений конкретных людей. Некоторые из тех, кто принимал лишь ограниченное участие в нашем движении, были готовы к любым формам протеста, нашлись и те, кто возражал против таких шагов, которые могли привести к более серьезному приговору. Многие соглашались с Волкенштейн, которая заявила: «Я присоединяюсь к протесту, во-первых, потому, что убеждена в его разумности, и во-вторых, чтобы увеличить число протестующих, ведь чем больше их будет, тем меньшей окажется ответственность каждого участника и тем больше повысится значение протеста».

В итоге была принята окончательная формула: каждый из нас получил право выразиться более решительно, если он так пожелает, так как многих не удовлетворяли чисто формальные основания для протеста и такие люди требовали права лично выступить в защиту своих принципов.

Те, кто был достаточно уверен в себе и знал, что опасность не заставит его отступить, спокойно относились к ситуации. Самые юные девушки проявляли мало интереса к этому вопросу – не из-за легкомыслия или готовности к слепому подчинению; просто долгий опыт тюремного заключения подтвердил, что их вожди достойны самого полного доверия.

Я в то время познакомилась с Ваничкой – девушкой, которая заняла огромное место в моей долгой жизни, сперва как дочь, а затем как сестра и друг.

– Познакомьтесь с Ваничкой, – сказали мне, когда я вернулась из крепости. – Она очень молода, но на нее можно смело положиться.

Я стала наводить справки и узнала, что ее вместе с другими людьми, печатавшими нелегальную литературу, арестовали в типографии Мышкина в Москве. Она провела девять месяцев в одном из московских полицейских участков и была выпущена под поручительство. После этого она переехала в Петербург и приняла участие в демонстрации возле Казанского собора в 1876 г., [38]после чего ее снова приговорили к ссылке, но посадили в «предварилку», чтобы судить вместе с «193-мя». Ее товарищей по делу о демонстрации уже отправили к тому времени на каторгу или в ссылку.

Ваничка – Софья Андреевна Иванова – родилась в октябре 1856 г. Она была на 12 лет моложе меня. Местом ее рождения была Шуша, где располагался гарнизон ее отца, капитана Иванова, который женился там на девушке-грузинке. Он никогда не говорил о своих родителях, и, лишь когда он умер, его дети узнали, что те были богатыми людьми из Германии; сын ушел от них в ранней юности и вступил в армию солдатом под фамилией Иванов. Это произошло во времена Николая I. Честный, умный и хорошо образованный солдат вскоре дослужился до офицера; Софья помнила его капитаном. У него было восемь сыновей и три дочери. Сыновья один за другим поступали в кадетский корпус, а дочери обучались дома. Когда Соне было девять лет, ее отец умер. У нее осталось две сестры – одна на год старше, другая на год моложе. Братьев она помнила лучше, чем сестер, к тому же она была у них любимицей.