Анатолий Лейкин - Портрет механика Кулибина

В первой лодке все смешалось, раздались проклятия, стоны раненых, крики. Позабыв осадные лестницы, люди князя налегли на весла и поспешили к берегу.

У налетчиков на второй лодке было только одно ружье, и они тоже не рискнули вступить в схватку с нами. По-прежнему держа под прицелом лодку с нашими бурлаками, они тоже погребли к берегу.

Мы дали еще один залп по отступающему неприятелю, больше для острастки.

Бросив лодки на берегу, налетчики побежали к лесу, где, по нашим предположениям, они оставили коней. Наши бурлаки проводили их свистом и улюлюканьем. Атака была отбита, однако слишком дорогой ценой...

Обсудив только что закончившееся сражение и отругав последними словами заговорщиков и их пособников, мы подсчитали свои потери. Они оказались велики, на совете в Подновье мы не предполагали, что так обернется дело. Правда, никто из наших людей не пострадал, но правое колесо было совершенно разбито, починить его на ходу не представлялось возможным, даже плотник Авдей ничем тут не мог помочь.

Мы сняли разбитое и целое колеса, подняли со дна и отвезли на судно завозной якорь. Оставшиеся шестьдесят пять верст предстояло добираться до Нижнего Новгорода обычной бурлацкой тягой. Балласт, находящийся в трюме, был теперь тоже не нужен. К тому же двадцать бурлаков без водоходной машины ни за что не потянули бы расшиву с таким грузом. Пришлось поднимать мешки из трюма, свозить их на берег и высыпать там песок. К вечеру на ровном берегу вырос настоящий песчаный холм.

- Памятник моей последней надежде! - невесело пошутил Кулибин.

Он попросил у Желудкова бумагу с отметками в Нижнем Новгороде и Макарьеве, порвал ее в мелкие клочья и бросил в воду. Мы утешали Ивана Петровича, как могли, однако и у нас самих, как говорится, на душе скребли кошки.

- Эх, не уберегли машину, - вздохнул Подкова, когда Кулибин ушел вниз. - Надобно было налетчиков к расшиве близко не подпускать, встречать еще в лодках!

- После драки кулаками не машут, - нахмурился Ерофеич. - Неизвестно еще, как тогда бы обернулось дело!

- Напрасно упрекать себя не надо, - поддержал "дядьку" Желудков. - Мы сделали все, что в наших силах! И не наша вина, что так получилось. Враги оказались сильнее, коварнее. Ну ничего, придет еще и наше время!

На рассвете следующего дня бурлаки впряглись в лямки, запели начальную:

- Ау да ух!

Нейдет, пойдет!

Пошли да повели,

Правой-левой заступи!

Глядя на них, Кулибин смахнул непрошеную слезу.

- Когда-то я ведь крепко надеялся, что эта песня еще при моей жизни на нет сойдет!..

- Не горюй, Иван Петрович, - откликнулся Желудков, - все на свете поправимо! Оправлюсь я маленько, еще одну машину построим!

- Ежели сил достанет, Сергей, непременно еще раз попытаем счастья!

Расстались мы с бурлаками в Подновье, как с родными. Брать плату за путину они наотрез отказались.

- Не за длинным рублем плавали, - от имени всех заявил Ерофеич. Жизнью вместе рисковали за правое дело, а это куда дороже денег!

- А деньги, - добавил Подкова, - пущай на поправку машины пойдут. Мы все же надеемся на твое водоходное судно, Иван Петрович!

- Поплаваете еще на нем, друзья, - пообещал Кулибин, - обязательно поплаваете! Надеюсь, вскорости таких машин немало появится! А пока что спасибо вам за все!

- И тебе спасибо, Иван Петрович!

- Мне-то за что?

- За то, что людей в нас увидел!

Бурлаки сняли водоходную машину и решили в тот же день вернуться с Желудковым в Макарьев, чтобы уговориться там о путине с каким-нибудь купцом или помещиком, закупившим запасы провизии и других товаров на год. Степан с Глашей решили доплыть с ними до Керженца, оттуда было ближе добираться к раскольникам. Егор Пантелеев отправлялся в плавание заправским водоливом, Федор - вольным бурлаком.

Поначалу я тоже собрался было испытать себя в путине, но бурлаки решили по-иному.

- Оставайся с Иваном Петровичем, сынок, - положил мне руку на плечо Ерофеич. - Непременно напиши его портрет. Пусть знают все, что был за человек, избавивший нас от бурлацкой лямки! А мы тебе за то подарок от всей артели хотим сделать!

Вперед выступил Соленый.

- Вот тебе паспорт мой, живописец, владей им! Рисуй свои картины и прославляй имя Павла Лопатина! Приметы-то у нас схожие!

- А ты сам как же? - опешил я.

- В бурлаках и без него обойдусь, а к гончарному ремеслу, сам знаешь, уже не способен, соль проклятая руки до костей прожгла! Будь проклят на веки вечные подневольный труд!

И как бы в подтверждение своих слов потряс в воздухе обожженными руками.

- Судовщики платить меньше станут!

- А я до денег не жаден! Да и заведено в нашей артели так, что деньги мы на всех поровну делим, не считаемся, кто с паспортом, а кто нет!

- Другие не против будут?

- Сказано же тебе, то наш общий подарок тебе за то, что горой за Кулибина стоял! Но и просьба ото всех общая: изобрази его таким, каким мы знали!

- Непременно! Я и сам о том давно уже мечтаю!..

13

О том, как я стал Павлом Ивановичем Лопатиным и начал новую жизнь, можно написать отдельную книгу. Когда-нибудь, возможно, я сделаю это. А сейчас коротко скажу лишь о том, что после возвращения из тайной и опасной путины я еще немного пожил у Кулибина, сделал многочисленные наброски к его портрету, а затем, по его совету и рекомендации, поступил в Арзамасскую школу живописи, которую открыл в своем доме замечательный художник, воспитанник Петербургской Академии художеств Александр Васильевич Ступин.

До лета 1812 года я занимался в его школе, а когда началась Отечественная война с Наполеоном, записался в народное ополчение, был ранен в Бородинском сражении, а после лечения в госпитале продолжал образование в столичной Академии художеств.

Несмотря на бурные события в моей жизни, я не терял Ивана Петровича из вида.

Постоянно переписывался с ним, первые три года учебы в Арзамасе навещал его в летние вакации, а в 1817 году, незадолго до его кончины, снова посетил Кулибина и закончил его портрет.

Подписал я его своими прежними инициалами - "А. В." - и подарил Ивану Петровичу.

Жизнь Кулибина в последние десять лет не была богата внешними событиями, зато наполнена напряженной работой творческой мысли. Но о ней знали лишь немногие. Родные, близкие друзья да высокопоставленные столичные чиновники, по-прежнему, один за другим, отвергающие его замечательные проекты.

Вскоре после возвращения Ивана Петровича из тайной путины в Нижнем Новгороде и других губернских городах было опубликовано объявление о продаже с аукциона его прежнего пробного машинного судна. Поначалу торг назначили на 31 августа 1808 года, но он несколько раз откладывался и состоялся лишь 26 ноября. Расшиву вместе с водоходной машиной купил коллежский асессор* Зеленецкий за двести рублей на дрова.