Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Советское недоверие к английскому ведению переговоров получи­ло дополнительный импульс 3 августа 1939 г., когда германский посол в Лондоне Герберт фон Дирксен при поддержке того же самого замести­теля министра иностранных дел Батлера, продолжая начатые Хадсоном и Вольтатом разговоры, приступил к широкомасштабным переговорам относительно германо-английского компромисса с глав­ным экономическим советником английского правительства сэром Г.Вильсоном. На этих переговорах, о содержании которых «знал тогда каждый опытный политический наблюдатель» [939], по мнению совет­ской стороны, речь шла о новом «переделе мира» [940]среди капиталисти­ческих государств, и протекали они весьма успешно [941].

3 августа Советское правительство решило выслушать германского посла, давно ожидавшего аудиенции. Молотов принял его поздно вече­ром. Беседа длилась один час и пятнадцать минут (Шуленбург) или полтора часа (Павлов) [942]. Во время нее нарком иностранных дел, по до­несению Шуленбурга, впервые «оставил привычную пассивность и по­казал себя необычно заинтересованным».

Значение этой беседы теснейшим образом связано с особой инст­рукцией, переданной послу специальным курьером Гитлера. Согласно советской записи, посол заявил, что является тем лицом, которое «име­ет поручение германского правительства подтвердить высказанное Шнурре» Астахову. Затем Шуленбург изложил значительно возрос­ший каталог подлежащих обсуждению проблем, который должен был засвидетельствовать добрую волю Германии, и закончил, указав на три последовательных этапа. Цель, по словам Шуленбурга, состояла в улучшении «политических отношений... путем освежения существую­щих или создания новых политических соглашений». Он-де уполномо­чен своим правительством «заявить, что, по его мнению, между СССР и Германией не имеется политических противоречий» ни на востоке, где Германия не принимает никакого участия в японских захватниче­ских планах против СССР, ни на западе, где «также нет пунктов, кото­рые вызывали бы трения между Германией и СССР на всем протяжении между Балтийским и Черным морями».

«Что же касается Польши, — говорилось в советской записи, — то требования Германии также не противоречат СССР. Эти требования были изложены в речи Гитлера. С Румынией Германия стремится раз­вивать хорошие отношения и не намерена при этом задевать интересы СССР. Посол заключает, что, принимая во внимание изложенное, имеются все возможности для примирения обоюдных интересов».

По записи Шуленбурга [943], он изложил «основные пункты» полу­ченной инструкции: «заявление о Прибалтике», «к польскому вопросу» и о готовности Германии положить конец японской агрессии против СССР. В отношении Прибалтики, включая Литву, он подчеркнул «гер­манскую готовность... сориентировать... нашу позицию таким образом, чтобы обеспечить жизненные советские интересы в Прибалтике». Что касается Польши, то речь шла о готовности «соблюдать все советские интересы и договориться об этом с Советским правительством».

Ответы Молотова, которые Шуленбург передал в Берлин, впервые закладывали основу для возможного продолжения переговоров. Совет­ское правительство, по словам Молотова, твердо отстаивало свое мо­рально-политическое право преследовать «чисто оборонительные цели» для «укрепления оборонительного союза против агрессии» и, «что бы ни случилось», возлагало вину за последующие конфликты, в первую очередь в отношении Польши, на агрессивную Германию. Его демонстративная сдержанность свидетельствовала о том, что Совет­ское правительство сознавало тактический характер немецких предло­жений.

Молотов, в частности, подчеркнул, что не германское, а Советское правительство постоянно выступало за заключение выгодного эконо­мического договора. Он отверг жалобы Шуленбурга на ухудшение тона советской прессы в отношении Германии как «необоснованные» и заме­тил, что для разрядки обстановки необходимо постепенное улучшение культурных связей. Как пояснил Молотов, его правительство также желает «нормализации и улучшения отношений» с Германией, однако возложил «вину» в ухудшении отношений исключительно на герман­скую сторону. Он упомянул прежде всего три причины:

1 — антикоминтерновский пакт и «стальной пакт», которые пред­ставляли собой наступательные союзы;

2 — поддержку, которую оказывала Германия Японии;

3 — отстранение СССР Германией от международных конферен­ций (особенно от конференции в Мюнхене). Последний пункт Молото­ва свидетельствовал о желании Советского правительства выйти из изоляции и на будущих международных форумах — например, на за­планированной итальянской стороной конференции по урегулирова­нию германо-польского конфликта — и иметь возможность отстаивать собственные интересы [944].

В соответствии с записью советской стороны Шуленбург ответил, что «не имеет намерения оправдывать прошлую политику Германии, он лишь желает найти пути для улучшения взаимоотношений в буду­щем». Молотов на это ответил, по словам Шуленбурга, что «для изме­нения точки зрения германского правительства... (отсутствуют) доказательства». От имени Советского правительства он лишь заявил о своей «готовности... участвовать в поисках подобных путей». Здесь, со­гласно советской записи, Шуленбург, действуя по инструкции, обра­тил внимание на то, что «вхождение СССР в новую комбинацию держав в Европе... может создать затруднения для улучшения отноше­ний Германии и СССР». Ответ Молотова был принципиального плана. Если Германия, заявил он, заключила целый ряд наступательных сою­зов, то, «оставаясь верным своей последовательной миролюбивой пол­итике, СССР пойдет только на чисто оборонительное соглашение против агрессии. Такое соглашение будет действовать только в случае нападения агрессора на СССР или на страны, к судьбе которых СССР не может относиться безразлично».

Как сообщил Шуленбург министерству иностранных дел, позиция Молотова хотя и продемонстрировала «большую готовность к улучше­нию германо-советских отношений», однако в ней проступало и «старое недоверие к Германии». Общее впечатление посла сводилось к тому, «что Советской правительство в настоящее время полно решимости до­говориться с Англией и Францией». Он полагал, что его сообщения «произвели впечатление» на Молотова, и вместе с тем считал, что «с на­шей стороны потребуются значительные усилия, чтобы добиться пере­лома у Советского правительства».

Невзирая на сдержанный отчет, Шуленбургу после этой беседы было ясно, что он сумеет «договориться с Молотовым» [945]. Итальянско­му коллеге он выразил свое удовлетворение беседой и подчеркнул при этом не только все еще заметную сдержанность, но также открытую и свободную речь Молотова и особенно его сердечный тон. В письме Шлипу посол также отметил любезность Молотова, но наряду с этим и «очень большое недоверие к нам». Он, в частности, писал: «Я счи­таю, что мы подбросили Советам несколько очень заманчивых идей». Одновременно Шуленбург предостерегал от поспешных выводов. «В каждом слове, в каждом поступке,"— говорилось в письме, — просту­пает большое недоверие. Что это так, известно нам давно. Беда лишь в том, что недоверие подобных людей очень легко вспыхивает, но с трудом и очень медленно рассеивается» [946]. Как поняла и советская сторона, посол распознал дилемму, стоявшую перед Советским пра­вительством [947].