Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Из разговора со Шнурре у Астахова сложилось впечатление, что немцев «явно тревожат наши переговоры с англо-французскими воен­ными, и они не щадят аргументов и посулов самого широкого порядка, чтобы предотвратить эвентуальное военное соглашение. Ради этого они готовы сейчас, по-моему, на такие декларации и жесты, какие пол­года назад могли казаться совершенно исключенными. Отказ от При­балтики, Бессарабии, Восточной Польши (не говоря уже об Украине) — это в данный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь бы получить от нас обещание невмеша­тельства в конфликт с Польшей».

Большие надежды, которые окружение Риббентропа возлагало на эту встречу, были столь велики, что давно ожидавшийся результат — известная советская готовность к переговорам — сразу же переоцени­ли. Начальнику бюро министра сообщили без соответствующих огово­рок, что «Советский Союз готов к всеобъемлющим политическим переговорам» [977].

«Донесение» Шнурре о результатах беседы с Астаховым ввиду срочности оформили как «сообщение» (Э.Кордт), которое или по теле­фону, или же, что вероятнее, «телеграммой министерства иностранных дел» [978]передали Риббентропу и Гитлеру в Оберзальцберг, куда оно по­ступило около 17 час. 30 мин.

К тому времени Гитлер и Риббентроп вместе с итальянским мини­стром иностранных дел графом Чиано вот уже около трех часов заседа­ли в большой совещательной комнате Бергхофа, в предгрозовой духоте и в атмосфере усиливающейся неловкости. «Донесение» Шнурре пере­дали Гитлеру во время этой беседы вместе с телеграммой из Токио, доложив не совсем корректно общими словами, что поступила «телеграмма из Москвы и телеграмма из Токио» [979]. Гитлер немедленно использовал эту ошибку в тактических целях, сообщив, согласно не­мецкой записи, после короткого раздумья Чиано предполагаемое «со­держание московской телеграммы» (Шмидт) следующими словами: «Русские согласны с направлением в Москву германского представите­ля для политических переговоров» [980]. Запись Чиано содержала приме­чательные различия. В ней слова Гитлера воспроизводились следующим образом: «Русско-германские контакты протекают очень благоприятно, и именно в эти дни поступило русское предложение с приглашением направить германского полномочного представителя в Москву для переговоров о пакте дружбы» [981].

Своим сообщением Гитлер лишил смысла пребывание в Оберзальцберге итальянского министра иностранных дел и сразу прервал беседу [982], поставив союзника перед трудным решением. Ведь Чиано приехал 11 августа в Берхтесгаден по поручению Муссолини, чтобы со всей серьезностью предостеречь сперва Риббентропа, а 12 — 13 августа и Гитлера от нападения на Польшу, которое, по мнению итальянцев, неизбежно развязало бы войну в Европе. Вместо предложения о созыве международной конференции по мирному урегулированию польского вопроса, к которому Муссолини безуспешно пытался склонить Гитлера в конце июля [983], он теперь добивался его согласия на совместное ком­мюнике, которое подчеркивало бы миролюбие держав «оси», и вновь настаивал на том, чтобы отложить общий конфликт, приводя целый ряд веских оснований. Гитлер не согласился с данным предложением, а с помощью географических карт разъяснил свои военные планы. Не удостоив партнера объяснением по поводу отхода от совместной страте­гии, Гитлер заявил Чиано о своем решении «в любой момент... но не позднее августа так или иначе» добиться «урегулирования» польского вопроса.

В первый день встречи Чиано «здорово навалился» (Шмидт) на Гит­лера. Указания Муссолини требовали максимальной настойчивости, чтобы доказать Гитлеру все «безумие» (Чиано) этого военного пред­приятия. Речь Чиано, писал Шмидт, «не могла быть откровеннее». Пе­ред лицом все новых аргументов, которые приводил Чиано против развязывания этой войны, Гитлер в конце концов перешел на «рефрен» (Шмидт) о слабости и пассивности демократий, о неодолимой военной мощи своей империи.

В самый острый момент этой исключительно напряженной поле­мики Гитлеру помог податель вышеназванных телеграмм. Беседу на короткое время прервали. Из текста токийской телеграммы [984]Гитлеру стало ясно, что едва ли можно рассчитывать на японское согласие с германским предложением о германо-итало-японском военном сою­зе. Японский военный министр угрожал — в качестве последнего средства давления на сопротивляющихся этому союзу представителей придворных кругов, военно-морского флота, финансов и министерст­ва иностранных дел — своей отставкой, за которой неизбежно после­довала бы и отставка японских послов в Риме и Берлине сторонников союза.

Гитлер не стал знакомить своего итальянского партнера с этой ро­ковой вестью, а тут же тактическим ходом компенсировал этот тяже­лый удар. Держа в руках мнимую «телеграмму из Москвы» и якобы цитируя ее, он рисовал министру иностранных дел неправдоподобную картину самого широкого германо-русского согласия, стремясь создать впечатление, что Советы только и ожидают германского уполномочен­ного, чтобы завершить ведущиеся переговоры подписанием догово­ра [985]. Таким путем Гитлер нейтрализовал нежелание итальянского союзника поддержать немецкие планы. Ведь если Сталин не противо­действовал германскому нападению на Польшу, то уменьшалась опас­ность вмешательства западных государств и, следовательно, мировой войны. Сопротивление Италии лишалось всякого смысла.

Такой поворот слишком уж бросался в глаза, чтобы не насторожить Чиано. Если поездка политического представителя совершалась по инициативе немцев, то в этом случае германское правительство выхо­дило за пределы согласованной между Чиано и Риббентропом «малень­кой игры» — тактического сближения с целью помешать московским переговорам по пакту. Беседуя накануне с Риббентропом, Чиано обра­тил его внимание на несовместимость далеко идущего германского де­марша в Москве с германо-итальянской договоренностью [986]. Но если инициатива исходила от советской стороны, то возникал непредвиден­ный фактор, делавший недействительным совместные договоренно­сти. Едва ли следует упрекать Гитлера за то, что он использовал этот фактор для своих целей. Правда, сообщение Гитлера резко противоре­чило тем представлениям о немецких попытках сближения с Совет­ским правительством, которые сложились у Чиано на основании отчетов итальянского посла в Москве. На их фоне заявление Гитлера должно было выглядеть сомнительным. Тем более если, как записано у Чиано, целью мнимого приглашения германского уполномоченного в Москву Гитлер действительно назвал подписание «пакта дружбы». Од­нако возражения Чиано на заявление не зафиксированы.