Валерий Соловей - Несостоявшаяся революция

Зато вряд ли таковыми были первый заместитель председателя Совета Министров СССР Дмитрий Полянский и белорусский коммунистический лидер Петр Машеров. Хотя чувствительность к проблематике националистического дискурса (например, экологической), ощущение важности русского этнического фактора и некоторые покровительственные жесты в адрес националистических интеллигентов позволяют усмотреть в них симпатизантов русофильского направления, нет оснований считать этих политиков русскими националистами в общепринятом понимании термина «национализм». В противном случае к русским националистам (точнее, к криптонационалистам) придется отнести и Леонида Брежнева, и Михаила Суслова, и Константина Черненко, ведь они также отдавали себе отчет в важности русского этнического фактора, считали крайне необходимым и желательным поощрение патриотических настроений в стране, негативно относились к либерально-западническому тренду в общественной жизни.

282 См .: Семанов С. Откуда есть пошла Русская партия // К не нашим. Из истории русского патриотического движения / Сост. С. Семанов, А. Лотарева. М., 2006. С. 10.

В самом общем плане можно сказать, что официальная советская идеология отчасти пересекалась с русской националистической, что, с одной стороны, вызывало напряжение между ними как идеологическими конкурентами, ас другой — открывало возможность для некоторого сорудничества.

На протяжении почти пятнадцати лет (с середины 60-х до начала 80-х годов прошлого века) такие ключевые фигуры советской политики, как Брежнев и Суслов, не возражая против идеологической критики русофилов, избегали ultima ratio regis постсталинской эпохи — так называемых «оргвыводов» или, проще говоря, снятия и замены руководящих кадров националистического толка в культуре. Мощный удар по истеблишментарному национализму был нанесен лишь в 1981-1982 гг., когда больные Брежнев, Суслов и Черненко уже плохо контролировали ситуацию, да и самих себя. А вот пока они были, что называется, в здравом уме и твердой памяти, дело обстояло иначе.

Последствия специального заседания секретариата ЦК КПСС в декабре 1970 г., на котором разбиралась «Молодая гвардия», оказались более чем мягкими: журнал всего лишь осудили за увлечение «стариной»; его редактора, Анатолия Никонова, не «бросили на низовку», а перевели главредом же «Вокруг света». Но «молодогвардейцы» и после этого продолжали гнуть прежнюю линию, пользуясь покровительством нового лидера советской молодежи, Евгения Тяжельникова.

Развернуть ситуацию не смогла даже открытая атака на русских националистов, предпринятая такой влиятельной фигурой, как исполнявший обязанности заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК Александр Яковлев. Его знаменитая публикация «Против антиисторизма» (Литературная газета. 1972. 15 ноября283) вызвала сплоченный отпор русских националистов и, что несравненно более важно, упоминавшуюся выше остро негативную реакцию высшего советского руководства. Назначение Яковлева послом в малозначимую Канаду было фактической политической ссылкой.

Значение истории 1970 г. и эпизода 1972 г. в том, что они продемонстрировали как наличие влиятельных сторонников политики включения, так и ее серьезных оппонентов. В то же самое время режим установил жесткие пределы этой политики, которая ни в коем случае не распространялась на диссидентский, неподцензурный, не зависимый от власти русский национализм.

283 Полный текст и комментарий см. в: К не нашим. С. 192-216.

Последний, развивавшийся в тесной связи с легальным национализмом, в начале 1970-х годов манифестировал русскую националистическую идеологию с немыслимой в открытой печати откровенностью. Решающий толчок кристаллизации националистической доктрины дала полемика с превалировавшим в диссидентстве либеральным течением, принимавшим все более антирусский характер. Первый широко известный программный документ националистов — «Слово нации» (31 декабря 1970 г.)284 — стал ответом на анонимную «Программу демократического движения Советского Союза», видевшую в расчленении исторической России столбовой путь к демократии. Его автором был известный националистический публицист Анатолий Иванов (Скуратов); в составлении и обсуждении «Слова» участвовал довольно широкий круг лиц, включая видного «молодогвардейца» Сергея Семанова.

Развернутая в манифесте историософия представляла любопытное сочетание не вполне типичного для националистов натуралистического дискурса с более традиционными национал-большевистскими обертонами. Провозглашался приоритет биологического над социальным; западный мир характеризовался как вырождающийся; оправдывалась большевистская революция; сильное централизованное государство и централизованное экономическое планирование (то есть опоры советской системы) с некоторым оговорками и пожеланиями расширения политических и экономических свобод признавались наилучшим образом подходящими для России.

Провозглашая первичность национального принципа, «Слово» утверждало, что главный вопрос СССР — национальный, конкретно — русский. Русские, которые, по словам манифеста, играли непропорционально малую роль в жизни страны, должны были преодолеть это пагубное положение, создав мощное национальное унитарное государство, где «русский народ на самом деле, а не по ложному обвинению, должен стать господствующей нацией»285. При этом русский народ понимался как общность в первую очередь биологическая, а уже во вторую — культурная.

284 Полный текст и краткий комментарий см. в: К не нашим. С. 170-187.

285 Там же. С. 185.

Неподцензурный национализм 70-х и 80-х годов существенно отличался от националистических кружков и групп 50-60-х годов по политическому темпераменту и образу действий. Первые националистические группы носили подпольный и антикоммунистический характер. Народно-демократическая партия и Российская национально-социалистическая партия второй половины 1950-х гг. призывали «бить коммунистов» и бороться за свержение «еврейско-комиссарского ига»; знаменитый ВСХСОН (Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа) — крупнейшая подпольная организации в истории послевоенной России — в течение нескольких лет (с 1962-го по 1967 г.) готовил вооруженное восстание против коммунистического режима. Горстка людей бросила отчаянный вызов абсолютно превосходящей силе коммунистической машины; по иронии судьбы, их революционный порыв вдохновлялся романтизированным опытом подпольного большевизма.

Вкусившие горький хлеб лагерных отсидок, диссиденты 70-х действовали легально и избегали даже намека на конфронтацию с режимом. (В качестве демонстрации лояльности на обложке «самиздатов-ского» националистического журнале «Вече» (1971-1974 гг.) печатались фамилия и адрес его редактора — Владимира Осипова, прошедшего в мордовских лагерях перековку из стихийного либерала и анархо-синдикалиста в православного монархиста.) Пытаясь способствовать его мирной трансформации в национал-большевистском направлении, они взывали, апеллировали к интересам самой власти. Подчеркнутый отказ от политического активизма для многих националистов был следствием не только невозможности в СССР легальной политической борьбы, но и результатом проделанной ими экзистенциальной (приход к религии) и идейной (выбор славянофильской доктрины с ее подчеркнутой аполитичностью) эволюции. Место политики заняло своеобразное культурное и идеологическое просвещение в форме «самиздата». Здесь националисты следовали по пути, уже проторенному либеральными диссидентами.