Ирина Карацуба - Выбирая свою историю.Развилки на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Применялся принцип «разделяй и властвуй». Молодой Иван Дол­горуков уже 27 февраля был «выключен» из майоров гвардии, а 5 марта его посадили под домашний арест и потребовали вернуть вещи «из казны нашей». Одновременно фельдмаршалы В.В. Долгоруков и М.М. Голицын получили от Анны по семь тысяч рублей. Последнему императрица, кроме того, пожаловала четыре волости в Можайском уезде; жена князя стала первой дамой двора — обер-гофмейстершюй, а сам он — президентом Военной коллегии.

Скорее всего, все эти меры должны были поссорить влиятельные фамилии. Датский посол Вестфален рассказывал, как фельдмаршал Голицын у ног Анны просил ее о прощении и оправдывался тем, что «хотел защитить наше несчастное потомство от такого произвола, наз­начив благоразумные границы их (монархов) непомерной власти и власти фаворитов, которые немилосердно нас мучили». М.М. Голицын скончался в том же 1730 г. при не вполне понятных обстоятельствах; его старший брат прожил еще несколько лет, прежде чем его обвини­ли в покровительстве зятю при получении наследства и заключили в Шлиссельбургскую крепость, где Д.М. Голицын и умер в 1737 г.

После коронационных торжеств Долгоруковых отправили сначала в почетную ссылку — губернаторами и воеводами в Сибирь, Астрахань и Вологду. А затем Василий Лукич был навечно заточен в Соловках, а Алексей и Иван Долгоруковы отправились по следам Меншикова в Березов. Фельдмаршал В.В. Долгоруков угодил в заточение за то, что пос­мел «собственную нашу императорскую персону поносительными сло­вами оскорблять». У опальных были конфискованы вотчины, дома, за­городные дворы и почти 25 тыс. душ «бывших князей». За ними тут же выстроилась очередь, многие владения Долгоруковых перешли в руки новых владельцев; даже знаменитому шуту Анны, отставному прапор­щику Балакиреву, достался дом в Касимове. В 1739 г. на ссыльных об­рушилось новое следствие, на этот раз окончательное. Осенью этого го­да «верховники» Алексей и Василий и фаворит Петра II Иван Долгору­ковы были казнены...

В выигрыше оказался обрадовавшийся было ограничению власти императрицы, но воздержавшийся от подписания проектов капитан-командор Иван Федорович Козлов. При Анне он спокойно выслужил генеральский чин, стал членом Военной коллегии; на одном из ее за­седаний он в числе прочих решал вопрос о содержании когда-то вызы­вавших его с докладом «на ковер», а теперь заточенных фельдмарша­ла В.В. Долгорукова и Д.М. Голицына.

Всем офицерам гвардейских полков императрица дала великолеп­ный обед. В отличие от прошлых «революций», императрица решила наградить не отдельных лиц, а весь офицерский состав гвардии — как только появился «премиальный фонд» в виде конфискованных имений «фамилии» Долгоруковых.

Капитаны получили по 40 душ, капитан-поручики — по 30, пору­чики — 25, подпоручики и прапорщики — по 20 душ. Награды семеновцам были несколько меньше, поскольку основную роль в событи­ях сыграли преображенцы. При раздаче учитывались конкретные заслуги офицеров: кому-то пожалования увеличили с 40 до 50 душ, другим уменьшили до 20 и 15. Награды ожидали и рядовых. 26 фев­раля Анна повелела выдать 141 рубль гвардейцам-именинникам и 38 рублей — новорожденным солдатским детям. В марте 1730 г. дворя­нам-рядовым разрешили отправиться в долгосрочный отпуск — в Пре­ображенском полку этой милостью воспользовались 400 человек.

Особо отличившихся награждали в индивидуальном порядке. Вы­казавший личную преданность императрице 25 февраля преображенский капитан И. Альбрехт отдельным указом получил 92 двора в Лифляндии и стал майором. Больше всего получили главные участники событий: С.А. Салтыкову пожаловали 800 дворов, а «переметчику» А.И. Ушакову — 500. В среднем же восстановление самодержавия «стоило» казне примерно 30 душ в расчете на каждого офицера — не слишком большая цена за ликвидацию российской «конституции». Но для многих гвардейцев с 20-30-летним стажем и это являлось нема­лой наградой, ведь многие за десятки лет службы так и оставались беспоместными и подавали прошения: «Во время всех походов, ак­ций, атак и приступов и в морских кампаниях был при полку всегда безотлучно, а деревень родовых и купленых не имею...» Мы уже ни­когда не узнаем, задумывались ли они над тем, что могли повести се­бя 25 февраля 1730 г. иначе, или для них и проблемы такого выбора не существовало?

В 1730 г. гвардия сохранила сплоченность и приверженность сво­ей «полковнице» — как и пять лет назад при возведении на престол Екатерины I. Но тогда гвардейцев привели их командиры. Теперь же гвардия — в первый раз — выступила как самостоятельная политичес­кая сила. Переворот «сделали» обер-офицеры — ротные командиры. Именно они обеспечили порядок в своих частях, они возглавляли дворцовые караулы и добились нужного им поворота событий, когда сочли предъявленные императрице требования неприемлемыми. Символично, что среди «восстановителей» самодержавия оказался дед первого дворянина-революционера кавалергардский капрал Афана­сий Прокофьевич Радищев. При этом среди подписавших прошение о восстановлении самодержавия нет ни одного солдата или унтер-офи­цера — они пока еще находились вне «политики» и исполняли прика­зы старших.

Аннинский режим получил у потомков имя «бироновщины» и эпо­хи «немецкого засилья». Этот образ царствования утвердился не без помощи исторической беллетристики и оказался удивительно живу­чим; хотя историки еще в XIX веке указывали, что созданный поэта­ми и романистами образ эпохи не соответствует действительности: что управляли государственными делами совсем не «немцы», которые к тому же не представляли сплоченной «немецкой партии», и т. д.

Тайная канцелярия была вовсе не похожа на спецслужбы новей­шего времени с их разветвленной структурой, многотысячным кон­тингентом штатных сотрудников и нештатных осведомителей. В то время она была скромной конторой, в которой служили полтора де­сятка чиновников и один «заплечный мастер». Однако плохая «соци­альная репутация» правления Анны вызвана репрессиями именно против представителей господствующего сословия: почти треть осуж­денных Тайной канцелярией принадлежала к «шляхетству» — Анна хорошо запомнила, кто подписывал проекты в 1730 году. В результа­те аннинское десятилетие отучило дворян ставить политические воп­росы — в этом, кажется, и состояла главная «заслуга» бироновщины перед российским самодержавием.

День воцарения Анны (19 января) ежегодно отмечался по особо­му ритуалу с выражением чувств в стиле национальной традиции. Гостям во дворце надлежало пить «по большому бокалу с надписанием речи: "Кто ее величеству верен, тот сей бокал полон выпьет"». «На людей, пьющих умеренно, — пояснял этот обычай английский консул Рондо в 1736 г., — смотрят неблагосклонно; поэтому многие из рус­ской знати, желая показать свое усердие, напились до того, что их пришлось удалить с глаз ее величества с помощью дворцового грена­дера».