Ирина Карацуба - Выбирая свою историю.Развилки на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Бироновщина «закрывала» для дворянства возможность легаль­ных политических действий, одновременно увеличивая его тяготы в виде поголовной и постоянной службы — и тем самым стимулировала попытки дворцовых переворотов. Анна срочно создала два новых гвардейских полка, Измайловский и Конногвардейский, куда брали солдат и офицеров из армии, из прибалтийских «немцев» и украин­ских полков. Но скоро былая корпоративность гвардии будет утраче­на. Уже не только поручики, но и рядовые примут самое активное участие в «свержении» Бирона в 1740 г., а в декабре 1741 г. 300 пья­ных гренадеров-преображенцев возведут на престол Елизавету Пет­ровну, не спрашиваясь министров и генералов. Гвардия стала опас­ной и непредсказуемой силой — это было платой за «переворотное» сохранение самодержавия.

Но и в случае успеха «затейки» верховников последствия были бы однюдь не однозначно благими. А.С. Пушкин проницательно заметил, что утверждение самодержавия в 1730 году «спасло нас от чудовищ­ного феодализма», но «если бы гордые замыслы Долгоруких и проч. совершились, то владельцы душ, сильные своими правами, всеми си­лами затруднили б или даже вовсе уничтожили способы освобождения людей крепостного состояния, ограничили б число дворян и заградили путь к достижению должностей и почестей государственных». Пушкин видел главную опасность не в ограничении самодержавия, а в создании замкнутой правящей касты и ликвидации сильной власти, способной вмешиваться в отношения помещиков и крестьян. Во вто­рой трети «осьмнадцатого столетия» претендовать на политические права могли только дворяне. Но сословие это в ту пору больше инте­ресовалось крепостными душами. Две главные цели русского либера­лизма — политические свободы (конституция, ограничение самодер­жавия) и гражданское равенство (ликвидация крепостного права) оказались в трагическом противоречии. Должна была миновать целая эпоха, эпоха «просвещения», чтобы разрешение двух «проклятых» вопросов стало возможно на совершенно новых основаниях.

Подробнее на эту тему:

Анисимов Е.В. Россия без Петра: 1725-1740. СПб., 1994.

Корсаков Д.А. Воцарение императрицы Анны Иоанновны. Казань, 1880.

Курукин И.В. Эпоха «дворских бурь»: Очерки политической истории послепетровс­кой России, 1725-1762 гг. Рязань, 2003.

Милюков П.Н. Верховники и шляхетство // Из истории русской интеллигенции. СПб., 1903.

Протасов Г.А. Верховный тайный совет и его проекты 1730 года (источниковед­ческое изучение) // Источниковедческие работы. Тамбов, 1970. Вып. 1. С. 65-103.

Протасов Г.А. Дворянские проекты 1730 г. (источниковедческое изучение) // Там же. 1971. Вып. 2. С. 61-102.

Татищев В.Н. Избранные произведения. Л., 1979. С. 146-153.

Публикации шляхетских проектов и предложений Верховного тайного совета см.: Бестужев-Рюмин К.Н. Документы о восшествии на престол императрицы Анны Иоанновны // Памятники новой русской истории. СПб., 1871. Т. 1. Отд. 2. С. 1-10; Конституционные проекты в России XVIII — начала XIX вв. М., 2000. С. 167—193; Плотников А.Б. Программный документ Верховного тайного совета в 1730 г. // Россия в XVIII столетии. М., 2002. Вып. 1. С. 38-49.

1763 — Минерва и канарейки

11 февраля 1763 г. Екатерина II все-таки «изничтожила» манифест, несколько месяцев томившийся в ожидании опубликования. Импе­ратрица долго колебалась и теперь, надорвав свою подпись на доку­менте, сделала его недействительным, юридически ничтожным. Ма­нифест должен был известить российских подданных о создании Им­ператорского совета и реформе высших органов власти.

Урожденная принцесса Анхальт-Цербстская София Фредерика Августа, получившая в православном крещении имя Екатерины Алексеевны, пришла к власти 28 июня 1762 г. в результате очередно­го дворцового переворота. Свергнутый супруг, император Петр III, убитый вскоре после переворота, в манифесте от 6 июля 1762 г. об­винялся в проведении антиправославной и антинациональной поли­тики. Новая государыня провозгласила, что «самовластие, не обуздан­ное добрыми человеколюбивыми качествами в государе, есть зло», и пообещала ввести «государственные установления», «чтобы каждое государственное место имело свои пределы и законы к соблюдению доброго во всем порядка».

Составить проект преобразования высшего звена государственно­го аппарата было поручено воспитателю наследника и одному из глав­ных действующих лиц переворота графу Никите Панину. Тот вновь выдвинул — после 30-летнего забвения — идею правового регулирова­ния самодержавной власти. Активно участвовавшая в подготовке пе­реворота Екатерина Дашкова вспоминала, что Панин «...стоял за соб­людение законности и за содействие Сената».

Проектируемый Паниным Императорский совет — новое высшее законодательное учреждение — должен был состоять из шести-восьми сановников, назначаемых императрицей и работавших под ее непос­редственным руководством. Четыре статс-секретаря возглавили бы государственные департаменты Совета — военный, морской, иност­ранных дел и внутренних дел. Все постановления и указы следовало утверждать не только подписью императрицы, но также подписью статс-секретаря, ответственного за данную сферу деятельности. Это было новое и важное положение об ответственности министров-со­ветников не только перед монархом, но и перед «публикой» (хотя под «публикой» Панин понимал довольно узкий круг «генералитета»).

Прямого покушения на самодержавие в документе нет: монарху принадлежит «последняя резолюция» по всем вопросам, а заключи­тельный 11-й параграф еще раз подтверждает, что из Совета не могут исходить никакие указы «инако, как за собственноручным монаршим подписанием». Однако некоторое ограничение есть: Совет во главе с монархом как высший законодательный орган тесно взаимодейство­вал и в определенной степени зависел от Сената как высшего испол­нительного органа.

Сенат получал право представления (т. е. возражения) на реше­ния монарха и Совета в случае, если их исполнение может «касаться или утеснять... государственные законы или народа благосостояние». Сенат должен был быть разделен на шесть департаментов с постоян­ным кругом вопросов, а решение дел в них предполагалось сделать единогласным. В случае невозможности его достичь дело передава­лось на рассмотрение общего собрания Сената, где оно решалось боль­шинством голосов. Обнаружение пробела в законодательстве влекло за собой обращение к императрице, что автоматически означало вступление в действие Императорского совета.

Историки давно спорят о смысле и возможных перспективах этого проекта. Однако, как бы их не оценивать, несомненно, что проект от­части ограничивал самодержавную власть, разграничивал законода­тельные и исполнительные функции, способствовал внедрению в выс­ший правительственный аппарат правовых механизмов. Это, кстати, сразу почувствовали современники. Так, критик проекта генерал-фельдцейхмейстер А. Вильбоа в своем отзыве предупреждал, что «Им­ператорский совет слишком приблизит подданного к государю, и у подданного может явиться желание поделить власть с государем». От­сюда, по его мнению, «могут произойти вредные следствия». Разумеет­ся, речь шла о совсем немногих подданных — в основном вельможном дворянстве, участвовавшем в перевороте 28 июня и ожидавшем «фун­даментальных законов» для защиты собственной чести, безопасности, имущества от произвола самодержца или его фаворитов.