Леонид Млечин - КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы

Дмитрий Трофимович Шепилов, будущий министр иностранных дел и секретарь ЦК при Хрущеве, в те годы работал в отделе науки ЦК. Однажды его вызвали к Ежову. На имя Сталина пришло письмо, в котором говорилось, что в Астраханском рыбном заповеднике окопались бывшие дворяне и белые офицеры. Письмо положили Сталину на стол. Он написал на нем: «Тов. Ежову — очистить от мусора».

«И вот мы у грозного и всемогущего Ежова, — вспоминает Шепилов. — Перед нами — маленький, щуплый человек, к наружности которого больше всего подходило бы русское слово „плюгавый“. Личико тоже маленькое, с нездоровой желтоватой кожей. Каштаново-рыжеватые волосы торчат неправильным бобриком и лоснятся. На одной щеке рубец. Плохие, с желтизной зубы. И только глаза запомнились надолго: серо-зеленые, впивающиеся в собеседника буравчиками, умные, как у кобры…

В ходе беседы он тяжело и натужно кашлял. Ходили слухи, что Ежов чахоточный. Он кашлял и сплевывал прямо на роскошную ковровую дорожку тяжелые жирные ошметки слизи».

23 февраля 1937 года в Москве начал работу печально известный февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б).

— За несколько месяцев, — зловещим голосом сказал с трибуны Ежов, — не помню случая, чтобы кто-нибудь из хозяйственников и руководителей наркоматов по своей инициативе позвонил бы и сказал: «Товарищ Ежов, что-то мне подозрителен такой-то человек, что-то там неблагополучно, займитесь этим человеком». Таких фактов не было. Чаще всего, когда ставишь вопрос об аресте вредителя, троцкиста, некоторые товарищи, наоборот, пытаются защищать этих людей.

Сталин выступил с докладом «О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников». Троцкистов он назвал «оголтелой и беспринципной бандой вредителей, диверсантов, шпионов и убийц, действующих по заданиям разведывательных органов иностранных государств».

Сталин подвел идеологическую базу, под террор:

— Чем больше мы будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее они будут идти на острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы, как последнее средство «обреченных».

В резолюции пленума говорилось: «Продолжить и завершить реорганизацию аппарата Наркомвнудела, в особенности аппарата Главного управления государственной безопасности, сделав его подлинно боевым органом, способным обеспечить возложенные на него партией и советским правительством задачи по обеспечению государственной и общественной безопасности в нашей стране».

Михаил Павлович Шрейдер вспоминал, как, собрав руководящий состав наркомата, Ежов сказал:

— Вы не смотрите, что я маленького роста. Руки у меня крепкие — сталинские. — При этом он протянул вперед обе руки, как бы демонстрируя их сидящим. — У меня хватит сил и энергии, чтобы покончить со всеми троцкистами, зиновьевцами, бухаринцами…

Он угрожающе сжал кулаки. Затем, подозрительно вглядываясь в лица присутствующих, продолжал:

— И в первую очередь мы должны очистить наши органы от вражеских элементов, которые, по имеющимся у меня сведениям, смазывают борьбу с врагами народа…

Сделав выразительную паузу, он с угрозой закончил:

— Предупреждаю, что буду сажать и расстреливать всех, невзирая на чины и ранги, кто посмеет тормозить дело борьбы с врагами народа.

Ежов рьяно взялся за дело. Один из членов политбюро зашел в ЦК к Ежову, который только что вернулся с Лубянки, и увидел, что у того на гимнастерке пятна крови, спросил:

— Что случилось?

— Такими пятнами можно гордиться, — ответил Ежов. — Это кровь врагов революции.

В марте 1937 года на пленуме ЦК Ежов выступил с докладом, в котором жестоко обрушился на работу НКВД, говорил о провалах в следственной и агентурной работе. Ежов начал с массовой чистки аппарата госбезопасности. Он привел туда новых людей, которые взялись за дело не менее рьяно, чем сам нарком.

Ежов убрал из органов госбезопасности 5 тысяч человек, столько же взял. А всего тогда, по сообщению историков Александра Кокурина и Никиты Петрова, в аппарате государственной безопасности трудилось 25 тысяч оперативных работников. Высшее образование имел 1 процент, 70 с лишним процентов — низшее.

Еще при Ягоде, в июле 1936-го, отдел кадров НКВД предписал «принимать на оперативную работу в органы ГУГБ только членов и кандидатов в члены ВКП(б) и членов ВЛКСМ, отслуживших или вовсе освобожденных от службы в РККА и имеющих образование не ниже семилетки». Более образованная публика появится на Лубянке только после войны.

На пленуме ЦК в июне 1937-го с докладом выступал Ежов. Он сказал, что «существует законспирированное контрреволюционное подполье, страна находится на грани новой Гражданской войны, и только органы госбезопасности под мудрым руководством Иосифа Виссарионовича Сталина способны ее предотвратить».

В начале июня ЦК нацреспублик, обкомы и крайкомы получили из ЦК телеграмму за подписью Сталина, в которой говорилось, что кулаки, которые возвращаются в родные места после ссылки, «являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных выступлений».

ЦК предлагал поставить всех бывших кулаков на учет для того, чтобы «наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки». Остальных предлагалось подготовить к высылке. Для проведения операции ЦК требовал образовать во всех областях тройки из секретаря партийного комитета, начальника управления НКВД и прокурора.

Это было началом большого террора. Ежов в те месяцы бывал в кабинете Сталина чаще любого другого руководителя страны.

В июле 1937-го все партийные комитеты, органы НКВД и прокуратуры получили инструкцию, подписанную Сталиным, Ежовым и Вышинским, «О порядке проведения и масштабности акций по изъятию остатков враждебных классов бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников».

Затем Ежов подписал приказ № 00447 о начале 5 августа 1937 года операции, которую следовало провести в течение четырех месяцев. Все края и области получили разнарядку: сколько людей им следовало арестовать.

Арестованных делили на две категории. Арестованных по первой категории немедленно расстреливали, по второй — сажали в лагерь на срок от восьми до десяти лет.

Прокурор СССР Вышинский отправил шифротелеграмму прокурорам по всей стране: «Ознакомьтесь в НКВД с оперативным приказом Ежова от 30 июля 1937 г. за номером 00447… Соблюдение процессуальных норм и предварительные санкции на арест не требуются».