Альберт Аспидов - Петербургские арабески

Пришлось отправить взвод лейб-эскадрона в Михайловский замок якобы за штандартами, необходимыми для присяги. С наказом, чтобы там посланцам полка непременно показали государя Павла Петровича — живого или мертвого.

В Михайловском замке солдатам первоначально не хотели предъявить тело погибшего царя: над ним еще не поработали косметологи. Но пришлось. Эскадрон вернулся к казармам со штандартами, и правофланговый, статный и высокого роста Григорий Иванов, доложил, что государь действительно мертв — «крепко умер». И что присягать Александру они будут, «хотя лучше покойного ему не быть».

Те, кто ворвались ночью к спящему императору, были изуверски жестоки. Они сначала заставляли Павла отречься от престола. А тот стал доказывать этим дворянам, заранее запрограммированным на убийство, совершенно пьяным от влитой в них водки, несправедливость их обвинений. Но его не слушали. Обер-шталмейстер граф Николай Зубов, человек громадного роста и необыкновенной силы, сжимая в кулаке массивную золотую табакерку, со всего размаху ударил императора в левый висок. Павел повалился на пол. Его стали бить, топтаться по животу и груди, хватать за самое чувствительное место тела, а затем задушили офицерским шарфом. Совершив «революцию» (по терминологии того времени), торжествующие «победители» удалились, предоставив возможность дворцовым слугам переложить бездыханное тело на кровать.

Вот таким, «крепко умершим», солдаты Конной гвардии и увидели того, кому они присягали пять лет назад.

Обряд присяги оставался для них священным таинством. Но для некоторых «просвещенных» дворян он уже переставал быть таковым. Наверное, это пошло со времен императрицы Елизаветы Петровны, когда ею (и теми, кто ей помогал) была нарушена присяга, данная на Евангелии, в верности младенцу-императору Ивану VI. Отвечать за печальную судьбу внучатого племянника Анны Иоанновны пришлось уже внучатому племяннику Елизаветы Петровны. Ничто на земле не проходит бесследно.

В последующие дни победившей «революции», по воспоминаниям современника, «заговорщики держали себя чрезвычайно заносчиво и как бы гордились совершенным преступлением». Офицеры же Конной гвардии «с таким презрением относились к заговорщикам, что произошло несколько столкновений, окончившихся дуэлями». Таково было дальнейшее развитие неприязненных отношений между конногвардейцами и кавалергардами. Они переросли в прямо враждебные.

Вдовствующая императрица Мария Федоровна настояла, чтобы Пален и братья Зубовы были навсегда высланы из Петербурга. Сама же после Пасхи удалилась в свой Павловск. Когда стал вопрос о карауле в этой резиденции, императрица сказала: «Я не выношу вида ни одного из полков, кроме Конной гвардии». При себе она пожелала иметь только эскадрон Саблукова.

Александр I эскадрону, направленному в Павловск, пожаловал чепраки, ладунки и пистолетные кобуры с Андреевской звездой, имеющей надпись с девизом «За Веру и Верность». Эта награда за безукоризненное поведение во время заговора была затем распространена и на весь лейб-гвардии Конный полк.

В Павловске, одетая в глубокий траур, Мария Федоровна ночью бродила по аллеям парка, безутешно отдаваясь своему горю у поставленных ею памятных знаков, напоминающих о минувшей жизни.

Верность долгу, проявленная конногвардейцами во время мартовских событий, была затем вознаграждена и другим образом. В 1803 году по высочайшему повелению находящиеся у Поцелуева моста казармы отобрали у Кавалергардского полка и передали Конной гвардии. Кавалергарды же переместились туда, где некогда квартировали конногвардейцы. Здесь, неподалеку от Таврического дворца, на Воскресенской улице, для кавалергардов начали строить новые казармы.

Инициатива такого перемещения, очевидно, принадлежала великому князю Константину Павловичу. Цесаревич в это время стал генерал-инспектором всей кавалерии и пожелал, чтобы полк, шефом которого он являлся, получил центральное место в городе — в ущерб ненавистным ему по близким воспоминаниям, кавалергардам.

Первоначальное строение, принятое Конной гвардией от кавалергардов (так называемый Баурский корпус), представляло собой четырехугольное здание с внутренним двором. Лицевой фасад корпуса, украшенный колоннами, был обращен к плацу, примыкавшему к Мойке. В главном здании и боковых флигелях размещались офицеры полка. С обратной стороны корпус был замкнут длинным каменным строением, в котором помещались солдаты. Реконструкция Баурского корпуса была поручена архитекторам Руска и Воронихину.

Высочайше утвержденным планом строительства казарм для Конногвардейского полка предусматривалось и сооружение двух новых зданий. Они должны были быть поставлены вдоль Адмиралтейского канала (бывшего тогда на месте современного Конногвардейского бульвара. — A.A. ).

Первым из них был так называемый трехэскадронный корпус, строительство которого поручили архитектору Ермолаеву и каменных дел мастеру Бетмиллеру. Это трехэтажное здание сохранилось до наших дней.

Вторым зданием был Конногвардейский манеж. Его сооружение доверили гениальному Кваренги. Этот шедевр архитектурного искусства также стал наградой полку за его верность.

7 апреля 1806 года полк Конной гвардии, по возвращении своем из Аустерлицкого похода, был расквартирован уже в новых казармах.

Затем последовала Восточно-Прусская кампания. После некоторой передышки на страну навалились испытания Отечественной войны 1812 года, битвы при Бородино. А потом и Заграничный поход 1813–1814 годов. В военных действиях этого времени была задействована и первая, гвардейская кирасирская дивизия. Конногвардейцам и кавалергардам часто приходилось сражаться на виду друг у друга. Соперничество их здесь приняло уже другой характер. Наград и отличий досталось довольно обоим полкам.

Но пришел декабрь 1825 года, и вновь проявилось различие в характере, традициях и духе полков. Вновь дала о себе знать аристократическая склонность кавалергардов к заговорам, интригам. По делу декабристов проходило 28 кавалергардов. Что касается конногвардейцев, то они и в это время оказались в стороне от деятельности незаконных тайных обществ, помышлявших и о цареубийстве. Лейб-гвардии Конный полк немедля выступил против бунтовщиков, когда они перешли к активным действиям, благо, что был расквартирован неподалеку. Он атаковал их и изолировал от города. Это отобразил художник К.И. Кольман на своей известной картине, запечатлевшей события на Сенатской площади.

Николай I навсегда сохранил в себе чувство благодарности по отношению к Конной гвардии. Будучи после великого князя Константина Павловича шефом Конногвардейского полка, он тоже постарался должным образом вознаградить за верность, как он говорил, «мою старуху Конную гвардию». Высочайший шеф постарался надлежащим образом обустроить ту часть города, в которой проживала «его старушка».