Павел Рейфман - Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

4 апреля 1990 г. тот же Болдырев посылает записку в ЦК…, «в порядке информации»: о том, что 4 апреля (оперативность!!) на сессии Верховного Совета Эстонской ССР председатель Президиума Верховного Совета А. Ф. Рютель подробно информировал депутатов о разговоре с Горбачевым; тот говорил, что события в Эстонии идут по литовскому пути и добавлял: неужели эстонские депутаты «не могут понять, что путь этот пагубный, тупиковый?». Сообщение Рютеля, по словам Болдырева, встретило «негативную реакцию» депутатов, расценивших этот разговор как нажим со стороны президента СССР (Бох 592).

Наконец-то, почти через 75 лет создания советской власти, приступают к составлению цензурного устава — закона о печати. Он подписан 12 июня 1990 г. и опубликован в Ведомостях ВерховногоСовета СССР (N 26) за подписью Горбачева. Приведем выдержки из закона СССР о печати и других средставах массовой информации: Гл.1. Общие положения. Ст. 1. Свобода печати. Печать и другие средства массовой информации свободны. Свобода слова и свобода печати, гарантированные гражданам Конституцией СССР, означают право высказывания мнений и убеждений, поиска, выбора, получения и распространения информации и идей в любых формах, включая печать и другие средства массовой информации. Цензура массовой информации не допускается (впервые за все советское время открыто говорится о существовании цензуры и об ее уничтожении — ПР ). Правда, здесь же идет речь о недопустимости злоупотреблений свободой слова. Ст. 5. «Недопустимость злоупотребления свободой слова»: в ней говорится о непозволительности использования СМУ для разглашения сведений, составляющих государственную или другую, охраняемую законом, тайну, для призыва к насильственному свержению или изменению существующего государственного и общественного строя, пропаганды войны, насилия и жестокости, расовой, национальной, религиозной исключительности или нетерпимости, распространения порнографии или иных уголовно наказуемых деяний. Запрещается использование СМУ для вмешательства в личную жизнь граждан, посягательства на их честь и достоинство. При желании этот закон можно истолковывать весьма расширительно, объявив государственной и иной тайной всё, что угодно. Но в момент создания, принятия его пафос заключался в освобождении СМУ от ограничительных мер, а не в стремлении сохранить их (Бох228-9).

Но сохранить все-таки хочется. Пускай временно, под другим названием, с привлечением общественности. За год до путча, т. е. почти в конце правления Горбачева, 24 августа 1990 г. опубликовано постановление Совета Министров СССР «Об утверждении временного положения о главном управлении по охране государственных тайн в печати и других средствах массовой информации», сокращенно ГУОТ — по сути тот же Главлит под другим названием — ПР ). Положение принято в связи с утверждением Верховным Советом закона о печати 12 июня. В приложении к временному положению подробно рассматриваются функции ГОУТа, весьма обширные. В конце Приложения сообщается о том, что при ГУОТе «образуется на общественных началах совет по делам охраны государственных тайн в средствах массовой информации» (Бох230 — 32).

Более решительно проблемы преобразования или уничтожения цензуры обсуждаются в обществе. В 91 г. Инициативная группа (Ю. М. Батурин, М. А. Федотов, В. Л. Энтин) подготавливает проект закона «О средствах массовой информации». В нем значится: Статья 3. « Недопустимость цензуры Цензура массовой информации, то есть требование от редакции средства массовой информации со стороны должностных лиц государственных органов, организаций, учреждений или общественных объединений предварительно согласовывать сообщения и материалы (кроме случаев, когда должностное лицо является автором или интервюируемым), а равно наложение запрета на распространение информации, их отдельных частей — не допускается. Создание и финансирование органов, организаций и учреждений, назначение должностных лиц, в задачи или функции которых входит осуществление цензуры массовой информации, — не допускается…» (Бох 235-36). Приведенный проект, пожалуй, самый радикальный из всего, что предлагалось в период перестройки в области цензуры. Но это не закон, а всего лишь предложения из авторского проекта.

Другой проект тоже не утвержден, но он проект Кабинета Министров СССР от [14] июня 1991 г. и на нем стоит подпись премьер-министра В. Павлова (число не поставлено). Суть его такая: «Главному управлению по охране государственных тайн в печати и других средствах массовой информации (ГУОТ) продолжать выполнение задач и функций, определенных временным положением о нем, утвержденным постановлением Совета Министров СССР от 24 августа 1990 г. № 843. 2. Министерству финансов СССР продолжать финансирование ГУОТа до конца 1991 г.». Таким образом, власти все же настаивают на сохранении цензуры, а общество требует уничтожения ее. Проект не принят в связи с августовскими событиями.

В период Горбачева всё же постепенно происходят изменения в области цензурной политики, очень медленно, не густо, неохотно, но происходят. Главным образом речь идет о прошлом, отменяются прежние запреты, относящиеся к освещению давних событий. Говорить можно далеко не о всём. Для иллюстрации приведем статью С. А. Эфирова «Белые пятна: воображаемый диалог о пределах гласности» (сб. «Демократизация советского общества. Истоки, Проблемы. Решения». Серия «Шаги перестройки». Ред. проф. В. И. Купцова. М.,1989). Остановлюсь на ней подробнее, так как здесь хорошо очерчено, что разрешено и что запрещено цензурой в конце 1980-х гг. Статья написана в виде диалога автора с редактором, при участии «внутреннего цензора» (он оказывается не столь уж «внутренним»). Автор рассказывает своему приятелю, редактору, человеку «достаточно широких взглядов», что ему предложили написать статью, выбранную из нескольких тем. Редактор реагирует сразу: «Всё это не пойдет». — Почему? — спросил автор . — Ты же знаешь, — ответил редактор , — о таких вещах пока молчат. Здесь нужна санкция свыше. Вот когда она будет, тогда и напишешь. — А как же гласность? — упорствует автор . — Ведь не должно быть «закрытых тем!“ — Неужели ты это принимаешь настолько всерьез? — удивляется редактор . — Границы дозволенного расширились, но есть же пределы». Между редактором и автором начинается обсуждение причин прошлой «безгласности» и нынешних пределов гласности. Во мнениях они расходятся довольно существенно. К их спору присоединяется и воображаемый «внутренний цензор». Он, цензор образца 1988 года, не мракобес, не похож на цензоров прошлого; у него современная внешность, он смел (до определенных пределов, конечно), сторонник гласности и перестройки, в несколько даже больших дозах, чем те, которые разрешены начальством, но он не приемлет никакой «безответственности», никаких «крайностей»; пишущая братия, по его авторитетному мнению, никогда не должна терять «политического чутья», понимания того, что «нужно» и что «можно» в данный момент.