Валентина Мухина-Петринская - Смотрящие вперед

"Славный мой братишка, получила твое обстоятельное письмо. Школьные дела - они мне интересны и дороги, как прежде, но как давно это все было. Неужели прошел всего только один год?

...так выросла, ты не узнал бы меня.

Опять апрель, в солнечном небе рокочут самолеты, люди такие веселые, бегут по своим делам, постукивая каблуками по тротуару. ...с радостью сняла зимнее пальто - сунула его под чью-то подворотню. Слава богу, милиционер не видел. Можно уже ходить в джемпере.

Я забыла тебе написать: Фома уже месяц как получил звание чемпиона СССР по боксу. Я думала, он больше будет радоваться... Странный парень... Он говорит, что "на бережку куда вкуснее было драться". Он нисколько не тщеславен, не честолюбив. Шумиха, которая начинает подыматься вокруг его имени в спортивных кругах, ему не по нутру. По-моему, ринг его раздражает.

Все забывала спросить его, бывает ли он у матери. Была крайне поражена. Оказывается - нет. А ведь он мальчишкой так ее любил, несмотря ни на что, долго тосковал по ней, когда она ушла со Львовым. Значит, не смог простить...

Аграфена воспитала двоих детей Львова, мальчика и девочку - ту красавицу Мирру. Пасынок тоже теперь взрослый - говорят, летчик. А Мирра уже окончила университет, работает вместе с Мальшетом в институте океанологии. Она гидробиолог и планктонолог. А мне она показалась просто красивой куклой. Видишь, как можно ошибиться в человеке... Значит, Мирра может ему быть другом...

Скоро у нас экзамены, потом практика, и я возвращаюсь на Каспий. Уж скорее бы! Береги себя, родной мой братишка, дороже тебя у меня никого нет на целом свете. В сущности, я очень одинока. А все считают меня жизнерадостной и веселой.

Не знаю, как сложится твоя и моя жизнь. Иногда мне кажется, она будет очень нелегкой. В одном лишь я уверена, что мы пойдем своим путем, куда толкает нас призвание. И не будем искать тропинок полегче".

"Дорогой Янька, получила твое письмо, немного успокоилась. Яша, не спрашивай меня ничего о Фоме. Я порвала с ним всякое знакомство, навсегда. Это человек без всякой нравственности- дикий человек! Каптар!

Или ему слава его в голову бросилась? Или просто с ума сошел? Больше я его не желаю знать.

Экзамены проходят хорошо -одни пятерки. На практику еду в Астрахань наполовину уже дома. Как я по тебе соскучилась, мой братик Янька!"

Глава седьмая

МОРЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Получив последнее письмо, я долго ломал голову над тем, что мог такое совершить Фома. Спрашивать у сестры подробности было бесполезно. Поразмыслив, я решил,, что Фома ее поцеловал - очевидно, без разрешения. Бывают такие парни, что их хлебом не корми, дай только поцеловать девчонку. Мы с Ефимкой таких от души презирали. Но у Фомы, по-моему, была извинительная причина: ведь он любил Лизу.

В мае Лиза уехала на практику, а неделей позже в Бурунный заявился Фома.

В поселке теперь все гордились Фомой и всюду рассказывали, что он из нашего рыболовецкого колхоза. И никто его больше не считал хулиганом, даже преподавательница русского языка Юлия Ананьевна. Его портрет как знатного земляка повесили в правлении колхоза. Все бригадиры наперебой звали его к себе ловцом. Предлагали и место судового механика. Но он, чего-то надувшись, неожиданно для всех взял место участкового надсмотрщика на междугородной линии связи - прежнем участке моего отца - и поселился один-одинешенек на маяке. В монтерском деле он хорошо разбирался.

Иван Матвеич был недоволен- он считал, что место Фомы в море.

- Ничего, долго он там не высидит, на маяке,- сказал он мне,- парень с норовом, рассердился, что его председателем колхоза не поставили, такого чемпиона.

- Ему даже бригадиром не предложили быть,- заметил я, оскорбленный за Фому.

И все же, мне кажется, не только из-за этой пустячной, в конце концов, обиды пошел Фома на маяк. На маяке жила Лиза, о маяке она скучала, о чем не раз говорила Фоме. Она простить не могла отцу, что он променял наш маяк на "домик с четырьмя хлевами". Все это Фома знал, и, быть может, ему казалось, что Лиза полюбит его за то, что он живет на маяке...

Увидев меня, Фома как-то странно скривился, взял руками за обе щеки и долго рассматривал.

- Ну, парень, ты вылитая сестра,- вздохнул он тяжело,- те же глаза, нос... Лиза, конечно, покрасивше! Будешь меня навещать?

- А можно?

Так мы подружились. Я стал заходить к нему каждый день - или по дороге из школы, или вечером, когда сделаю уроки. Фома был очень прост, и я его нисколько не стеснялся. В первый же вечер на маяке, как только мы убрались и затопили плиту, я спросил, за что на него так рассердилась Лиза.

- Она, что ж, писала обо мне?

- Да.

- Если ты мне друг, покажи письмо.

На следующий день я принес письмо. Прочитав его, Фома даже застонал. На его выпуклом лбу выступили крупные капли пота.

- А что такое... каптар? - нерешительно спросил бедняга.

- Снежный человек, обитающий в горах Кавказа. Он весь зарос шерстью.

- Шерстью... обитающий? - Сраженный Фома бессильно опустил голову. Ужасно было видеть чемпиона в таком плачевном состоянии.

Оказалось, я был прав в своих предположениях: Фома действительно насильно поцеловал Лизу.

Ох, дела, дела!

Я готов был исколотить себя: ну зачем показал ему это злополучное письмо? Фома совсем пал духом и, вместо того чтобы показать себя на новой должности, начал работать спустя рукава, перестал бриться и больше спал. Отец выходил из себя, бранился, всячески порочил Фому, и во всем был виноват я один.

- Если Фома будет так работать, я добьюсь его увольнения или перевода на другой объект,- ворчал отец.

Мне хотелось, чтоб Фома остался, и я ломал голову, пытаясь что-нибудь придумать. Если бы Лиза написала ему, что простила... но разве она напишет! Я был уверен, что такое состояние у Фомы скоро пройдет, надо только поддержать его. И я надумал, как это сделать.

Наскоро закончив уроки, я взглянул на часы и стал торопливо собираться. Меня ждало очень важное дело, о котором пока не догадывалась ни одна душа.

Надо было пройти через столовую мимо отца, а мне не хотелось, чтобы он спросил, куда я иду. Отец недавно вернулся с обхода трассы, пообедал и теперь лег с газетой на кровать, поудобнее уложив свои ноги в шерстяных носках. Я хотел пройти на цыпочках, но он меня увидел."

- Ты куда собрался, опять к Шалому? - недовольно спросил отец, строго посмотрев на меня поверх газеты.- И чего ты повадился туда ходить? Что у вас может быть общего?

- Фома - мой друг! - смело заявил я, хотя сердце усиленно заколотилось. Я любил отца, но как-то всегда робел перед ним.

Отец пренебрежительно фыркнул и, приподнявшись на локте, насмешливо посмотрел на мачеху. Она несла груду вымытых тарелок в шкафчик. На ней было пестренькое платье и передник, седые жидкие волосы скручены сзади в крендель.