Е Мурина - Ван Гог

Ван Гогу удалось добиться поддержки семьи, и в мае 1877 года он приступил к подготовительным занятиям, чтобы по прошествии двух лет, сдав экзамены, получить диплом богослова. Он выдержал год напряженных занятий. Греческий и латынь, история, священное писание и другие предметы заполняют его жизнь с утра до ночи. Однако Ван Гог и тут не может "уложиться" в школярский кругозор. Его личность растет и углубляется. Учеба вызывает в его памяти бесчисленные картины с сюжетами из священной истории. Стремясь стать не просто проповедником, но "l'homme interieur et spirituel" (121,43) (человеком, живущим внутренней жизнью и одухотворенным), он размышляет над тем, как достигнуть этой цели: "Нельзя ли развить в себе способность быть им при помощи знакомства с историей в целом и с определенными деятелями всех времен, в частности - от библейской истории до истории революции, от "Одиссеи" до книг Диккенса и Мишле? И не следует ли кое-что почерпнуть из творчества таких людей, как Рембрандт, или из "Сорной травы" Бретона, "Часов дня" Милле, "Предобеденной молитвы" де Гру... из "Больших дубов" Дюпре или даже "Мельниц и песчаных равнин" Мишеля?" (121,44).

Однако интерес к искусству оставался пока на втором плане. Мендес да Коста, у которого Ван Гог брал уроки греческого и латыни, писал потом: "В то время я не мог никоим образом подозревать, равно, как и кто-то другой, а также он сам, что в глубине его души заложено зерно его цветового визионерства" 16.

Ван Гог предается самоотрицанию и самобичеванию. Иоганна Ван Гог-Бонгер, тщательно собиравшая свидетельства очевидцев, писала об этом периоде: "Действительно у Винсента было такое стремление: себя унизить, себя забыть, принести в жертву - "умереть для себя". Это было до тех пор, пока он искал прибежища в религии. Это был идеал, который его гнал, и никогда он не делал ничего наполовину" 17.

Не удивительно, что он разочаровывается в долбежке, на которой основано обучение пастырской деятельности. Он жаждет нести живое слово любви людям, он понимает проповедничество как самораскрытие, как творчество, как горение и потому оставляет намерение поступать в богословскую семинарию. Перед ним возникает новая цель: стать проповедником в Боринаже - шахтерском крае на юге Бельгии, где должна быть особая потребность в слове любви и света. Выбор этот был обоснован: "В свое время в Англии я пробовал найти себе место проповедника среди горнорабочих, на угольных шахтах, но тогда на мою просьбу не обратили внимания", - пишет он Тео. Теперь он вновь стремится к шахтерам и вот почему: "Ты хорошо знаешь, что одна из основных истин Евангелия и не только его, но писания в целом, "И свет во тьме светит, и тьма не объяла его". Через тьму к свету. Так кто же больше всего нуждается в этом свете, кто наиболее восприимчив к нему? ...Кто работает во тьме, в черных недрах земли... Углекопов глубоко захватывают слова Евангелия" (126, 47).

Прежде чем стать проповедником в Боринаже, он посещает миссионерскую школу пастора Бокмы в Лакене, недалеко от Брюсселя. И тут, как всюду, Ван Гог не сумел втиснуть себя, свой темперамент и рвение в общепринятые рамки. Одетый, как придется и на свой лад, то и дело впадающий в приступы ярости и в то же время полный желания служить людям и достичь смирения и самозабвения, он вызывает недоверие Евангелического общества, которое отказывается направить его в Боринаж. Однако на этот раз Ван Гог настоял на своем: он все же едет туда и приступает к проповеди Евангелия в местечке Патюраж. Потрясенный окружающей нищетой, он без устали посещает больных и бедняков, читает неграмотным Писание, учит детей катехизису, а по ночам зарабатывает деньги, рисуя по заказу карту Палестины.

Самоотверженность Ван Гога победила предубежденность не только шахтеров, но и членов Евангелического общества. Ван Гогу дают назначение в Вам с жалованьем в пятьдесят франков.

Впервые за многие годы он чувствует себя счастливым, хотя его впечатления от шахтерского края крайне безрадостны: "Место это - мрачное; на первый взгляд во всей округе есть что-то жуткое и мертвенное. Здешние рабочие большей частью люди истощенные и бледные - их постоянно гложет лихорадка; лица у них изнуренные, измученные, обветренные и преждевременно состарившиеся; женщины, как правило, выглядят поблекшими и увядшими". "Поселки в этих краях выглядят заброшенными, безмолвными, вымершими, потому что жизнь протекает под землей, а не наверху; здесь можно провести целые годы, но пока ты не побывал внизу, в шахте, у тебя еще нет верного представления об истинном положении вещей" (129, 51). А что там? Обвалы, взрывы газа, тьма, постоянная угроза гибели.

Но и наверху не лучше: нищета, болезни, темнота, безысходность. Однако Ван Гога не пугают трудности, и он идет туда, где всего хуже. Пастор Бронте, под началом которого он находился, вспоминал: "Он чувствовал себя предназначенным следовать первым христианам, всем жертвовать, всего себя лишить, быть беднее, чем большинство горняков, которым он проповедовал Евангелие... С особым предпочтением он шел к несчастнейшим, к неудачникам, больным и оставался с ними, сколько было нужно; он готов был ко всем жертвам, если это требовалось, чтобы принести им облегчение" 18.

Луи Пьерар, в начале 1920-х годов проехавший в Боринаже по следам Ван Гога, собрал сведения о его пребывании в Ваме и окрестностях от людей, которые еще помнили необычного проповедника. За время краткого пребывания здесь Ван Гог был свидетелем трех взрывов в шахтах, один из которых привел к сотням жертв. "Многие горняки были убиты на месте, а другие - самые несчастные - получили страшные ожоги из-за предполагаемого загорания угольной пыли. Винсент пробовал облегчить страшные мучения этих несчастных, прикладывая на сгоревшее мясо примочки из оливкового масла" 19. Милосердие Ван Гога выходит далеко за пределы его долга: это не служба, а служение. Он перебрался из дома пекаря, у которого поначалу снимал комнату, в полузаброшенную хижину, где кровать ему заменял соломенный тюфяк, а одеяло - куртка. Свою мебель и вещи он роздал бедным. В конце концов жена пекаря написала родителям Ван Гога письмо: "...молодой господин не такой, как все остальные, он использовал свои деньги для нуждающихся... все, что он имел из денег и одежды, пожертвовал бедным" 20.

Об этом вспоминал и сам Ван Гог: "Однажды на протяжении полутора или двух месяцев я выхаживал одного несчастного шахтера, который получил ожоги; другой раз я целую зиму делил кусок хлеба с бедным стариком, делал еще Бог знает что... Однако я и сегодня не вижу в подобном поведении ничего плохого, я считаю его таким естественным и само собой разумеющимся, что не могу понять, почему люди обычно так равнодушны друг к другу..." (219, 111).