Неизвестен Автор - Сборник Наше отечество - Опыт политической истории (Часть 2)

Не являлась ли в свете вышеизложенного беспочвенной сама постановка Н. И. Бухариным вопроса о взаимовыгодном сотрудничестве государственной власти и крестьянства, раз находящаяся в руках государства крупная промышленность не была готова к взаимоотношению с крестьянством на почве рынка? Легче всего было бы ответить на этот вопрос утвердительно, если закрыть глаза

на действительно существовавшие для реализации теоретических посылок Бухарина резервы. Дело не только в том, что госпромышленность не могла насытить потребительский рынок и тем самым стимулировать продажу крестьянам товарных излишков. На рынке, в широком смысле этого понятия, действуют и другие экономические стимулы, например, выполнение платежных обязательств по кредиту, долгосрочной аренде и, наконец, по выкупу в частную собственность земли и других материальных ценностей. Для рынка и его законов имеют немаловажное значение и накопление капитала в форме его вложения в банки, сберегательные кассы, кредитные общества и т. п. Для ситуации 20-х годов наиболее вероятным каналом накопления капитала или его приобретения на условиях кредита была кооперация -- потребительская, сельскохозяйственная, кредитная, кустарно-промысловая и т. д., конечно, при наличии доброй воли партийно-государственной власти к свободному развитию ее.

Но что же мы видим, анализируя состояние кооперации? Докладывая 3 января 1925 г. на заседании Политбюро ЦК РКП (б), председатель комфракции Сельско-союза Г. М. Каминский, например, отмечал, что "у мужика к сельхозкооперации доверия еще нет, они не верят в свои органы управления, они мало заинтересованы в активном участии в кооперации. ...Надо организовать действительное членство в кооперации для того, чтобы дать какие-либо привилегии и преимущества, чтобы они чувствовали выгоды членства". Из прозвучавших на том же заседании докладов представителей руководства потребительской (Л. М. Хинчук) и промысловой (С. П. Середа) кооперации следовало, что льготное кредитование в них отсутствует, а самостоятельность низовых звеньев по большей части фиктивна. Выяснилось также, что крестьяне опасаются вносить вклады в кооперативный оборот из-за того, чтобы не прослыть кулаком и не попасть в разряд "лишенцев" (лиц, лишенных избирательных прав по социальному признаку). Отталкивает их от кооперации и отсутствие выборности, когда, по словам одного из выступавших, "нет даже никакого намека на контроль кооперативного избирателя-члена над кооперативной администрацией". Дело порою доходит до курьезов, когда крестьяне требуют за назначенных в кооперативную администрацию коммунистов залоговых сумм, так как эти горе-администраторы часто проворовываются, пользуясь бесконтрольностью своего положения.

Немалые резервы стимулирования товарности крестьянского сельского хозяйства содержало улучшение работы государственного аппарата (прежде всего Наркомата внутренней торговли) в деле распределения промышленной продукции. В стране существовали целые "торговые пустыни" -- места, куда не доходила ни кооперативная, ни государственная, ни частная торговля. Даже оптовый товарооборот, но уже по другим причинам, оказывал недостаточную стимулирующую роль в создании и укреплении смычки между городом и деревней. Эти причины, по мнению Ф. Э. Дзержинского, назначенного d 1924 г. на пост руководителя госпромышленности, лежали в усиливающейся бюрократизации государственного аппарата. Не в силах более бороться с этим злом, Ф. Э. Дзержинский готовился даже подать в отставку. В своем письме Сталину от 9 октября 1925 г. он, например, отмечал, что "весь наш государственный аппарат строится по принципу все большего и большего усиливания функциональных ведомств и все большего ослабления производственных и оперативных, связывая их всякую инициативу, делая их все более неответственными и бессильными. Без согласования они ничто. План, программы, распоряжение финансами, находящимися в их администрировании, распоряжение их изделиями, закупки и торговые сделки и здесь, и за границей -- все это на каждом шагу регламентируется, согласовывается, приостанавливается и т. д.".

Так, применительно к осуществимости на практике "доктрины" Бухарина, можно утверждать следующее: ее успех объективно нуждался в коренном изменении политического и экономического механизмов управления, при котором все крестьянские хозяйства могли реально "обогащаться", причем, не в форме накопления натуральных запасов сельскохозяйственной продукции (как получилось на практике), а в форме их коммерческого, делового употребления. Для этого недоставало совсем "немногого", а именно: чтобы высшее партийное руководство сочло более недопустимым строить политику в деревне в свете категорий "гражданской войны". А между тем в своем выступлении на упомянутом уже заседании Политбюро 3 января 1925 г. И. В. Сталин отчетливо сказал: "...Мы до полной ликвидации гражданской войны далеко еще не дошли, и не скоро, должно быть, дойдем".

Чем быстрее приближалось народное хозяйство СССР к довоенному уровню производства, тем больше давали о себе знать присущие исторически его структуре диспро

порции и противоречия: между промышленностью и сельским хозяйством, между тяжелой и легкой промышленностью и т. д, России не хватило 2--3-х десятилетий для того, чтобы одновременно с завершением процесса капиталистической индустриализации (превращения машинного способа производства в доминирующий) преобразовать патриархально-общинное крестьянское сельское хозяйство в фермерское. Первая мировая война, а затем революция заблокировали этот процесс целым рядом негативных явлений: прогрессирующим выбытием основных фондов в крупной промышленности, в железнодорожном и водном транспорте, резким сокращением объемов внешней торговли, измельчанием крестьянских хозяйств и разрушением высокопродуктивных капиталистических земледельческих хозяйств. Невосполнимый экономический ущерб имела гибель миллионов людей в годы мировой и гражданской войны, а также вынужденная эмиграция десятков тысяч представителей научной и технической интеллигенции, деятелей культуры и народного образования.

Бурный восстановительный процесс 20-х гг. тем не менее свидетельствовал о гигантских материальных, интеллектуальных и людских резервах, накопленных старой Россией и далеко ею еще не исчерпанных, несмотря на постигшие ее социально-политические катаклизмы. Использование этих резервов, конечно, было не беспредельно. Народное хозяйство СССР, конечно, объективно нуждалось в немалых капитальных вложениях как в производство средств производства, так и в науку, культуру, народное образование, жилищное строительство, коммунальное хозяйство и т. д. и т. д. Но создавать эти резервы на будущее приходилось уже на более ограниченной, чем до революции, материально-технической и культурной основе и при более чем скромном уровне жизни и потребления.