Ларри Вульф - Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

19 июня путешественники прибыли в Балтагикиои, «деревню, состоящую из двух групп домов», турецкой и болгарской. Поговорив с болгарами, они узнали, что «их часть уже издавна была довольно здоровой, что в турецкой части бывали смертельные случаи; вероятно, это была чума» [451] Ibid. P. 74, 79, 87, 102. . Не без опасения путешественники отправились в дорогу и 21 июня достигли Дуная, разделявшего Болгарию и Молдавию. Эта граница поставила перед ними новые лингвистические, этнографические и географические проблемы.

Теперь Боскович встретил людей, которые «говорили на валашском языке, довольно непохожем на болгарский». Болгарский он мог понимать благодаря проведенному в Далмации детству; у него были все предпосылки одолеть и румынский, на котором говорили в Молдавии и Валахии, так как, по его собственному наблюдению, валашский был «смесью разных языков, по большей части итальянского и латыни». С четырнадцати лет (сейчас ему был пятьдесят один) Боскович жил в Италии; его латынь была безупречной, поскольку именно на ней он писал свои научные трактаты, не говоря уже об эпической поэме, посвященной солнечным затмениям. Однако в румынском он преуспел гораздо меньше, чем в болгарском. Прибыв 29 июня в Пучен, он заметил, что дома там «едва ли лучше, чем в Болгарии», и обратился к местным православным священникам за дальнейшей информацией: «Молдаване по происхождению, они говорят только по-молдавански, так что я не мог понимать их или изъясняться сам». Он мог лишь исследовать составные части языковой «смеси», на которой они говорили, обнаружив, что она состояла не только из итальянского и латыни, но также и «отчасти из славянского языка и турецкого». То же самое слово определяло и его первые впечатления по пересечении Дуная, поскольку население Молдавии представляло собой «смешение выходцев из стольких разных земель»; Босковичу, высчитывавшему этнический состав болгарских деревень, пришлось теперь забыть о своих математических склонностях. Такую же неразбериху он обнаружил и на самом высшем уровне, где его сбили с толку турецкое господство над Молдавией и ее греческий господарь, подчинение православной церкви константинопольскому патриарху и покровительство, оказываемое Польшей католическому меньшинству. Тем не менее, расположившись на постой, Боскович воочию убедился, что он теперь чуть ближе к цивилизации. По дороге в Яссы путешественники провели ночь в монастыре, и хотя он показался им «бедным в сравнении со зданиями в более развитых европейских землях», он был «великолепен, рядом с домами, а скорее, хижинами болгарских деревень» [452] Ibid. P. 72–75, 89–90. . Боскович полагал, что «неразвитые» европейские области можно расположить на относительной шкале отсутствия цивилизации.

Славянское происхождение Босковича помогло ему провести соответствующие измерения, и, находясь на берегах Дуная, он сделал этимологические наблюдения, позволившие забыть о Молдавии и связать Болгарию прямо с Польшей. Узнав, что турецкий губернатор Болгарии звался Али-ага Воевода, он объяснил, что «Воевода есть славянское слово» и что «в Польше губернаторы называют себя воеводами». Обнаружив на маленьком дунайском островке деревню под названием Мокрова, он заметил, что « mocro на славянском языке означает влажно ». В Молдавии он обратил внимание на использование славянского слова « miasto », «которым здесь, как и в Польше, называют города». Речь шла о городе под названием Бырлад, который, по мнению Босковича, был просто деревней; в Бырладе связь с Польшей подчеркивалась и присутствием евреев: «они разгуливают, как в Польше, в неких длинных черных одеяниях». Боскович также выяснил, что за несколько лет до того город был разграблен и разорен татарами [453] Ibid. P. 90–92, 106–107. . Таким образом, его восприимчивость к славянским словам помогла Босковичу разобраться в своих впечатлениях и создать ощущение непрерывности, связывающее воедино его путешествие из Болгарии в Молдавию и далее в Польшу.

Молдавия показалась Босковичу «чрезвычайно красивой», но заброшенной и невозделанной, «подобно пустыне». Однажды путешественники увидели в отдалении всадника, но он скрылся, едва завидев их, опасаясь, что турецкий эскорт отберет его лошадь (именно это турки и собирались сделать). Боскович узнал, что греки-фанариоты, занимавшие пост молдавских господарей, покупали свою должность в Константинополе, а затем старались возместить расходы «любым способом, грабя, вымогая, отнимая имущество» у своих подданных. Верный сын века Просвещения, Боскович возмутился «жестокому деспотизму» в «угнетенной стране». Тем не менее он был польщен, когда господарь Григорий Калимаки лично пригласил его в гости: «…он сказал, что уже знал меня понаслышке и что ему очень приятно узнать о моем проезде через Яссы». Господарь почтил заезжую знаменитость, предложив Босковичу кофе и сладости. «Я был искренне удивлен, — писал Боскович, — никоим образом не ожидая такой изысканности в подобном краю», не предполагая, что «литератор» вроде него мог рассчитывать на «отличный прием в краю невежества и варварства» [454] Ibid. P. 125–126. . Приятная неожиданность подразумевала, что Молдавия связана с Литературной республикой и там почитают ее светил.

Такая, второсортная, причастность к цивилизации была еще очевиднее в Польше, как ее увидел Боскович. На польской Украине он оказался почетным гостем Станислава Понятовского, чьи владения были отделены от оттоманской Молдавии лишь Днестром. Его сыну Станиславу Августу было суждено стать следующим королем Польши, но Боскович превозносил отца, «чей гений известен всей Европе». Такой репутацией Понятовский обязан «Карлу XII» Вольтера, бывшему настоящей библией во всем, что касалось Восточной Европы; помимо прочего, в этом сочинении описывались военные и дипломатические достижения Станислава на службе у шведского короля в начале столетия. Теперь же Боскович восхищался образцовым городом под названием Залещик, который Понятовский возвел в своих владениях. Апартаменты Босковича в недостроенном дворце были «наиудобнейшим помещением, меблированным согласно обычаям развитых европейских стран, до которых мы наконец добрались и где мы вновь свободно вздохнули после столь далеко простиравшегося отсталого варварства». Оттоманская Европа была «неразвитым» краем, но и Польша тоже еще не принадлежала к «развитым европейским странам». Боскович отметил немецких колонистов, выписанных с целью «поощрить многие искусства и ремесла, которые в Польше пребывают в чрезвычайном забвении». Очевидно, что для Босковича Залещик олицетворял лишь возможность развития цивилизации в Польше, и эта возможность, даже более чем прямая убежденность в варварстве местных жителей, определяла в XVIII веке представления о Восточной Европе. Тем не менее, сообщая, что за ужином во дворце он встретил «всех развитых людей, какие только имелись в округе», их «развитие» Боскович оценивал весьма критически [455] Ibid. P. 122, 127–128. .