Михаил Кром - «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

О примирении своем с боярами царь вспоминал позднее в «речи» к Стоглавому собору: «Тогда же убо и аз всем своим князем и боляром, по вашему благословению [Иван обращается к присутствовавшим на соборе иерархам. — М. К .], а по их обещанию на благотворение подах прощение в их к себе прегрешениих» [1309] Емченко Е. Б . Стоглав. С. 247. . Не входя в обсуждение дискуссионного вопроса о том, сколько «примирительных» собраний (или соборов) состоялось в 1547–1550 гг. и какое из них имел в виду царь в выступлении на Стоглавом соборе [1310] С. О. Шмидт считает возможным говорить о нескольких «примирительных» собраниях между 1547 и 1550 гг., но большинство исследователей полагает, что «примирение» было одно — на соборе в феврале 1549 г. Обстоятельный разбор существующих точек зрения по данному вопросу см.: Носов Н. Е . Становление сословно-представительных учреждений. С. 14–53; Шмидт С. О . У истоков российского абсолютизма. С. 156–205; Черепнин Л. В . Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978. С. 68–78. В новейшей литературе точку зрения С. О. Шмидта о нескольких собраниях с примирительными речами в 1547–1550 гг. поддержал В. В. Шапошник, см.: Шапошник В. В . Церковно-государственные отношения. С. 86–89. , подчеркну главное: ритуал покаяния и примирения призван был идеологически оформить произошедшую к концу 1540-х гг. консолидацию правящей элиты и Государева двора в целом; основой для этого послужило коллективное осуждение всего того, что творилось до «царьского возраста». Тем самым достигался эффект «обновления и очищения»: все обиды и насилия остались в недавнем прошлом, впредь все должно было происходить праведно и благочестиво.

Но помимо морально-психологического эффекта, «собор примирения» имел и вполне практические последствия, которые пока не привлекли к себе внимание исследователей.

Прежде всего все опальные получили полную амнистию. В июле 1550 г., как уже говорилось, вновь упоминаются с боярским чином князья М. В. Глинский и И. И. Турунтай Пронский [1311] РК 1598. С. 127, 128. : очевидно, к этому времени их неудачный побег в Литву был окончательно предан забвению, и обоим князьям были возвращены места в государевой Думе.

Но прощение получили и мертвые: власти сочли необходимым позаботиться о душах убиенных бояр и князей. В 1549 г. по князе Михаиле Богдановиче Трубецком, одной из жертв боярских междоусобиц, в Новоспасский монастырь «в вечный поминок» было дано село Семеновское Бартенево в Можайском уезде, ранее принадлежавшее кн. И. И. Кубенскому: жалованная грамота архимандриту Нифонту «з братьею» на это владение 22 сентября была выдана Иваном IV [1312] АРГ/АММС. № 106. С. 242–243. О возможной причастности кн. И. И. Кубенского к гибели юного княжича М. Б. Трубецкого см. выше. .

Не был забыт и сам князь Иван Иванович Кубенский: 29 апреля 1550 г. царь выдал архимандриту Ярославского Спасского монастыря Иосифу жалованную грамоту на села Балакирево и Михайловское в Ярославском уезде, «что написал в духовной грамоте боярин наш князь Иван Иванович Кубенской в дом всемилостивого Спаса и к чудотворцам Феодору и Давиду и Константину вотчину свою… по отце своем и по матерее и по себе и по своих родителех в вечной поминок» [1313] ИАЯСМ. № XV. С. 15. . Вотчина казненного боярина ранее была отписана на государя, теперь же села передавались монастырю в соответствии с завещанием покойного.

Аналогичная царская грамота была дана 8 сентября того же года игумену Иосифо-Волоколамского монастыря Гурию на сельцо Круглое Звенигородского уезда и сельцо Сергеевское Рузского уезда, «что написал в своей духовной грамоте боярин наш князь Иван Иванович Кубенской в дом Пречистые Осифова монастыря по своей душе и по своих родителех в вечный поминок…» [1314] АФЗХ. М., 1956. Ч. II. № 221. С. 223. . Так спустя четыре года после гибели кн. И. И. Кубенского были выполнены некоторые распоряжения, содержавшиеся в его духовной.

Вероятно, к тому же времени, рубежу 1540-х и 1550-х гг., относится упомянутое в Дозорной книге 1551–1554 гг. царское «пожалование» вдовы кн. Ивана Ивановича Дорогобужского — княгини Марьи, которое позволило ей вернуть себе часть вотчины казненного в январе 1547 г. мужа [1315] ПМТУ. С. 260. Обоснование такой трактовки свидетельства писцовой книги см. выше. .

Итак, к началу 1549 г. политический кризис был преодолен, но остались его последствия. Самым тяжелым из них была гибель многих людей: за 1533–1547 гг. погибло примерно полтора десятка самых знатных лиц, включая обоих удельных князей — дядей Ивана IV, а также несколько десятков детей боярских. Дворцовые перевороты и расправы не могли не произвести шокирующего впечатления на современников. Неудивительно, что в памяти потомков годы «боярского правления» запечатлелись как одна из самых мрачных эпох российской истории.

Однако обвинения боярских правителей во всевозможных злоупотреблениях и насилиях, ставшие «общим местом» в публицистике и летописании 50–70-х гг. XVI в., нуждаются в серьезной критической проверке. Верно ли, что в годы «боярского правления», как утверждал один из исследователей, «несколько замедлился темп централизации», а правительственная деятельность была надолго дезорганизована «беспринципной борьбой за власть»? [1316] Кобрин В. Б . Власть и собственность. С. 214, 215. Есть ли основания считать, что «княжеско-боярские междоусобицы», как полагает другой современный исследователь, «расшатывали не только сложившуюся систему единовластия, но и элементарный порядок в стране»? [1317] Панеях В. М . Русь в XV–XVII вв. С. 55.

Для обоснованного ответа на подобные вопросы необходимо обстоятельно изучить, как функционировало центральное управление «при боярах», в 30–40-х гг. XVI в. Эта проблема станет предметом рассмотрения во второй части книги.

Хотя актовый материал неоднократно привлекался исследователями при рассмотрении тех или иных аспектов внутренней политики 30–40-х гг. XVI в. [1318] Так, П. П. Смирнов привлек большой актовый материал, характеризующий политику правительства по отношению к монастырским дворам и слободам в городах. Н. Е. Носов проанализировал грамоты первой половины XVI в., освещающие деятельность городовых приказчиков, а также губные грамоты 1539–1541 гг. А. А. Зимин использовал отдельные документы из монастырских архивов для изучения эпохи «боярского правления». См.: Смирнов П. П . Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII века. М.; Л., 1947. Т. I. С. 20–24, 32–41, 54–61, 82, 100, 106; Носов Н. Е . Очерки по истории местного управления первой половины XVI века. М.; Л., 1957. С. 76–88, 99, 119–138, 141–147, 151–194, 236–288; Зимин А. А . Реформы Ивана Грозного. М., 1960. С. 232, 234, 239–241, 253, 256, 267–270. , систематическое изучение всего комплекса дошедших до нас жалованных и указных грамот времени малолетства Ивана IV впервые было предпринято в работах С. М. Каштанова. Ученый составил хронологический перечень актов XVI в., отнесенных им к категории иммунитетных, т. е. таких, которые предоставляли грамотчикам податные или судебные привилегии. Вместе с опубликованными впоследствии дополнениями, подготовленными С. М. Каштановым, В. Д. Назаровым и Б. Н. Флорей, в этом перечне было учтено 400 великокняжеских и царских грамот 1534–1548 гг. [1319] ХП. Ч. I. С. 341–376. № 298–302, 304–368, 370, 371, 373–467, 469–511, 513–520, 523–547, 549–552, 554–566, 569–584, 586–595; Ч. III. С. 211–212, 216–228. № I-113 — I-129, I-176 — I-225, I-227, I-229 — I-261, I-267 — I-281. Приведенная цифра — 400 грамот — относится только к грамотам Ивана IV. При подсчете я не учитывал включенные в «Хронологический перечень» жалованные грамоты старицких князей Андрея Ивановича и Владимира Андреевича, а также кн. Ф. М. Мстиславского и кн. А. И. Воротынского. Данный каталог не давал полного представления обо всех официальных актах того времени, так как в нем не были отражены жалованные и указные грамоты, не имевшие иммунитетного характера (в частности, уставные, кормленные, а также указные грамоты по вопросам земельного межевания и суда), но начало систематизации канцелярских документов XVI в. было положено.