Михаил Кром - «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Таких примеров в первой монографии С. М. Каштанова можно найти немало, причем ни в одном из этих случаев ученый не сумел убедительно обосновать свою гипотезу о том, что за выдачей каждой великокняжеской грамоты скрывалась некая политическая конъюнктура. Гораздо более реалистичным представляется иной взгляд на природу жалованных грамот, которого в свое время придерживался С. Б. Веселовский; тот же подход в полемике с Каштановым отстаивал Н. Е. Носов: согласно этой точке зрения, выдача подобных грамот не являлась каким-то политическим событием, а была вполне обычной, заурядной процедурой и диктовалась потребностями феодального землевладения и хозяйства [1336] Веселовский С. Б . К вопросу о происхождении вотчинного режима. М., 1926. С. 59; Носов Н. Е . «Новое» направление. С. 280; Его же . Становление сословно-представительных учреждений. С. 180. См. также аналогичное суждение Б. Н. Флори по поводу выдачи кормленных грамот: Флоря Б. Н . [Рец. на кн.:] С. М. Каштанов. Социально-политическая история России. С. 182. .

Сказанное, разумеется, не означает, что жалованные и указные грамоты, будучи по преимуществу хозяйственно-распорядительными документами, не представляют никакой ценности для политической истории. Они действительно мало что могут прибавить к нашим знаниям о придворной борьбе или о противостоянии опекунов Ивана IV и удельного князя Андрея Старицкого, но для изучения функционирования центрального управления «при боярах» и выяснения персонального состава дворцовых ведомств и дьяческого аппарата эти документы имеют первостепенное значение.

Ценность жалованных, указных, правых грамот и других подобных документов состоит в том, что они дают нам возможность как бы заглянуть за идеологический фасад и «увидеть» будни власти, повседневную административную и судебную деятельность правительства. Решить эту задачу помогают приемы актового источниковедения, с успехом применявшиеся Л. В. Черепниным, С. М. Каштановым и другими исследователями: палеографический и дипломатический анализ документов, внимание к особенностям формуляра, пометам на обороте грамот и видам печатей, которыми они были скреплены. Но начнем мы с рассмотрения вопроса о том, сколько всего официальных актов было издано в 30–40-х гг. XVI в. от имени юного Ивана IV и какая часть их дошла до нашего времени.

Вопрос о соотношении всей совокупности реально существовавших в свое время документов и тех из них, которые известны нам сейчас, важен прежде всего в источниковедческом плане: от его решения зависит оценка репрезентативности имеющегося в нашем распоряжении актового материала. Но у этой проблемы есть и другой аспект: производительность государственной канцелярии характеризует состояние управления в той или иной стране в определенную эпоху и, в частности, степень бюрократизации, ведь между количеством разного рода бумаг, производимых канцелярией, и штатом чиновников существует прямая взаимосвязь.

Даже приблизительный подсчет всех официальных актов, изданных в 1530–1540-х гг. от имени великого князя Ивана Васильевича, сильно затруднен по той причине, что централизованный учет исходящих документов в то время, по всей видимости, не велся. Как уже говорилось, в России XVI в., в отличие от стран Западной и Центральной Европы и даже соседнего Великого княжества Литовского, не существовало ни единой государственной канцелярии, ни должности канцлера. Документы составлялись разными ведомствами (прежде всего казначеями и дворецкими), и, по-видимому, там же велся их учет. Такая ситуация нередко приводила к немалым затруднениям при необходимости оперативно найти нужную информацию.

Припомним эпизод, о котором шла речь в третьей главе этой книги: когда великой княгине Елене в 1534 г. потребовались сведения о размере пошлины с продажи ногайских лошадей, которая прежде взималась в пользу Троице-Сергиева монастыря, пришлось опрашивать бояр; в итоге нужную информацию сообщил боярин М. В. Тучков. Характерно, что рассказ об этом эпизоде дошел до нас в виде выписи из книг дьяка Тимофея Казакова [1337] Каштанов С. М . Очерки русской дипломатики. С. 437. . Понятно, что такое рассредоточение информации по книгам отдельных дьяков замедляло работу государственного аппарата. Показательны также встречающиеся в посольской книге ссылки вроде следующих: «…а писан корм [провиант, который давали литовскому посланнику летом 1536 г. — М. К .] у диаков, которые ямы ведают» [1338] Сб. РИО. СПб., 1887. Т. 59. С. 43. ; «…а писаны те дети боярские [присутствовавшие на приеме литовских послов у великого князя 14 января 1537 г. — М. К .] у наряду, у дьяков у Елизара Цыплятева с товарищи» [1339] Там же. С. 65. ; «…а записано то [дело о конфискации товаров у литовского купца, март 1542 г. — М. К .] у казначея у Ивана у Третьякова» [1340] Там же. С. 169. Казначеи также вели учет подарков, которые подносили государю иностранные посольства (Там же. С. 215). .

Потребность в централизованном учете официальных документов в средневековой Европе привела к созданию регистров: папская канцелярия вела их с начала XII в., в Англии они известны с 1199 г., а во Франции — с начала XIV в. [1341] См. предисловие Р. Фавтье к изд.: Registres du Trésor des Chartes. Tome I. Règne de Philippe le Bel. Inventaire analytique établi par les archivistes aux Archives nationales / Sous la direction de M. Robert Fawtier. Paris, 1958. P. X. В Великом княжестве Литовском роль регистра, куда заносились в виде копий разные виды документов, выполняла Литовская метрика (со второй половины XV в.). Именно регистры в странах, где они велись, позволяют с относительной точностью определить производительность королевской канцелярии в тот или иной период.

В России XVI в. копийные книги велись в ряде крупных монастырей, и именно из монастырских архивов происходит большая часть дошедших до нас великокняжеских грамот того времени. Но нет никаких следов существования общегосударственного регистра, в котором копировались бы жалованные и указные грамоты. Поэтому ситуация, в которой находятся исследователи русского XVI века, напоминает в этом отношении западноевропейское раннее Средневековье: великокняжеские акты приходится искать в архивах их получателей, в первую очередь — монастырских корпораций.

Всего на сегодняшний день нам известна 571 жалованная и указная грамота, выданная с 1534 по 1548 г., включая подлинники, списки или только упоминания в более поздних документах (см. Приложение I). Подчеркну, что речь идет только о документах внутреннего управления, причем акты судебного делопроизводства (судные списки и правые грамоты) в указанное число не входят, так как они часто составлялись на местах, в процессе первичного судебного разбирательства, а в Москве после вынесения приговора судом высшей инстанции лишь скреплялись подписями и печатями должностных лиц [1342] Характерный пример такого внеканцелярского происхождения правой грамоты, выданной в 1536 г. Троице-Сергиеву монастырю и составленной в самом монастыре, приводит Каштанов ( Каштанов С. М . Русская дипломатика. С. 157–158). . Впрочем, судебных документов от изучаемой эпохи до нас дошло совсем немного (чуть более двух десятков за 1534–1548 гг.), и на оценку производительности московских канцелярий того времени они существенно повлиять не могут.