Маргарита Альбедиль - Индия: беспредельная мудрость

Но обязательная связь касты с профессией нам показалась бы весьма причудливой, поскольку профессия понимается особым образом. Так, деревенский цирюльник должен быть еще и массажистом и сватом, устраивающим свадьбы. В свою очередь, горшечники могут входить в разные касты в зависимости от сорта глины, которой они пользуются, формы изготавливаемой посуды, наличия или отсутствия гончарного круга и т. п. Что же касается, например, ткачества, то оно – как бы и не одна профессия: разные виды ткани вырабатывают разные ткачи, члены разных каст. А плотничье и кузнечное ремесла вообще не считаются разными профессиями, хотя плотники и кузнецы относятся к самостоятельным кастам. Если в деревне есть плотник, то он может еще и ковать, равно как и кузнец может работать по дереву, но, к примеру, цирюльник не сможет заниматься кузнечным ремеслом без риска потерять свой социальный статус.

Но и это еще не все сложности, связанные с профессией как с определяющим признаком касты. Десятки каст на верхних ступенях социальной лестницы и в самом ее низу могут различаться отнюдь не по профессиональным, а по религиозным воззрениям, происхождению и другим признакам. Так, кожевники-чамары, уборщики-бханги, барабанщики-параяиы на деле являются безземельными сельскохозяйственными работниками. Но и в тех случаях, когда профессиональный облик касты ясен, границы профессиональных занятий не всегда четко определены: есть сферы предписанных занятий, разрешенных занятий и запрещенных занятий. Так, еще в «Законах Ману» для брахманов были предусмотрены три пары предписанных занятий: учить и учиться, совершать жертвоприношения для себя и для других, получать и приносить дары. «Но если брахман не может существовать своими, только что упомянутыми занятиями, он может жить исполнением дхармы кшатрия», а если и это невозможно, «он может жить образом жизни вайшьи», то есть заниматься скотоводством, земледелием и торговлей. Но будучи земледельцем, он не должен сам пахать землю и работать в чужом хозяйстве, а будучи торговцем, не должен торговать товарами, длинный список которых прилагается. Разумеется, в реальной жизни дела обстояли не так, как в книге, но здесь важен сам законодательный подход к связи касты и рода деятельности.

Однако всегда была едва ли не более прочной, чем эта экономическая связь с кастой, связь ритуальная: «Примечательной чертой индийского менталитета всегда было то, что он пытался найти духовный смысл и религиозные санкции во всем, даже в очень далеких от реальной жизни обстоятельствах», – писал Ауробиндо Гхош. Противопоставление «ритуально чистый – нечистый» – вообще один из основополагающих элементов индийского мировосприятия. Многие исследователи считают, что оно берет начало в обыкновенных гигиенических представлениях о естественной чистоте и нечистоте, например, выделений человека и животных, некоторых видов пищи и других субстанций и предметов, а также некоторых состояний человека, связанных с менструациями, родами, некоторыми видами занятий и т. д. Именно это понятие легло в основу эндогамии, одного из главных признаков касты, а также многочисленных бытовых табу и правил межкастового общения. Оно же определяет неизменность профессии касты и ее уклада жизни, объясняет стремление каст к обособлению. Л. Дюмон считал, что именно «оппозиция „чистый – нечистый"… представляется главным принципом иерархии в такой степени, что она почти совпадает с противопоставлением „господствующий – подчиненный"».

В случае нарушения ритуальной чистоты и других табу из касты могут изгнать, что равносильно смертному приговору. Изгой оказывается в прямом смысле слова выброшенным из жизни: даже члены его семьи не имеют права общаться с ним, никто не даст ему пищи и воды, никто не пустит его переночевать в свой дом; ему останется только скатиться на дно. К счастью, случаи изгнания из каст очень редки. И вообще принцип касты, который кажется разделяющим, «имеет элемент объединительный, ибо он не считается ни с племенем, ни с государством, создавая нечто более прочное, чем условные границы племени или страны», – писал С.Ф. Ольденбург. В самом деле, пожалуй, именно каста больше, чем что-либо другое, спаяла Индию в страну единой культуры.

Как же соблюдать многочисленные кастовые предписания в современном большом городе, в автобусе, в вагоне поезда, на митинге в толпе, в университете, в супермаркете? Житель такого города, выходя на улицу, предпочитает забыть о кастовых запретах, но от них, въевшихся в кровь и плоть, не так-то легко отказаться. Поэтому нередко случаются ситуации, когда любое «нельзя» становится все же допустимым, даже священное правило эндогамии. Так, давно сделано исключение для зерна: считается, что оно никого не может осквернить.

Древнеиндийский афоризм гласит: «Лишь три вещи дороги в этом мире: еда, питье и доброе слово». Надо полагать, у европейцев это изречение может вызвать смешанные чувства, в которых будет преобладать, скорее всего, недоумение, ведь мы привыкли к тому, что не хлебом единым жив человек, во всяком случае, он – не самая дорогая вещь в мире. И вдруг в Индии, в стране мудрецов и святых, такие низменные пристрастия!

На самом же деле особое отношение индийцев к пище связано как раз с самым святым, сокровенным и ценным, прежде всего – с религиозными предписаниями и запретами, основу которых составляет понятие ритуальной чистоты. Члены всех без исключения индийских каст больше всего на свете боятся ритуального осквернения, и с глубокой древности живы магические представления о возможности неблагоприятного воздействия на судьбу человека посредством еды и питья. Один из английских антропологов, сам того не ведая, стал причиной самой страшной беды для индийской женщины: ее изгнали из касты – что равносильно смертному приговору – потому что она продолжала пользоваться половником, которого этот антрополог случайно коснулся, когда она готовила пищу.

Вот почему кухня в индуистском доме – самое священное и самое запретное для посторонних место, а едва ли не самые строгие табу и правила касаются именно еды и питья. Ничья чужая нога не смеет туда ступить, а иногда даже чужая тень не может промелькнуть, чтобы не стать причиной страшного ритуального осквернения. Если вдруг представитель низшей касты или другой религии войдет в кухню, пища будет считаться оскверненной и ее надо будет обязательно выбросить. В тех случаях, когда кухни нет, предпринимаются все мыслимые и немыслимые меры предосторожности, обеспечивающие ритуальную чистоту приготовляемой пищи, например, место у очага огораживается и эту площадку покрывают коровьим навозом: ему приписывается большая очистительная сила. Разумеется, ритуально чистыми должны быть и продукты, и посуда, и вся кухонная утварь. У некоторых групп населения приверженность чистоте доходит до того, что они моют даже дрова, на огне которых собираются готовить еду.