Вадим Васильев - История новоевропейской философии

Второй вариант. Мнение превращается в веру, когда у нас имеется субъективное основание для того или иного утверждения. Ну, субъективное основание возникает по разным причинам. Например, они могут быть связанны с привычками какими‑то. Или они могут быть связанны с доводами, имеющими вероятностный характер. Такие доводы не достаточны для доказательства, но они достаточны для веры.

И, наконец — вера превращается в знание, когда мы можем доказать истинность суждения.

— Достаточной для…?

Для веры, вот субъективной. Вероятностные доводы достаточны для веры. А когда можем доказать, то вера превращается в знание.

Договорились, да? Теперь сразу же спросим. Вот я не раз говорил: главный вопрос «Критики.» — как возможны априорные синтетические суждения. Какой смысл здесь вкладывает Кант в слово «суждение»? О чём идёт речь? Речь идёт, во — первых, об истинных суждениях или вообще любых суждениях? Первый момент. Второй момент — идёт речь о мнениях, знаниях или вере?

Ясно, что речь идёт именно об истинных суждениях. То есть уточнить так надо: как возможны априорные синтетические истинные суждения? Потому что объяснять возможность ложных суждений очень не легко. Мы можем априори всё что угодно. какую угодно глупость говорить и если бы Кант этим вопросом задавался, то тут никакого исследования не потребовалось бы. Для объяснения возможности такого рода ложных суждений. Достаточно просто представления о спонтанности нашего ума, который может порождать новые сочетания субъектов и предикатов, и формировать новые суждения. Всё! Это не была бы проблема. Значит речь идёт об истинных суждениях.

Далее. Ясно, что речь идёт не о мнениях, потому что мнения тоже не нуждаются ни в каких подтверждениях. И мнения истинными могут быть лишь случайно. Там где есть случайность, там не может быть никакой философии.

Речь идёт и не о вере. Хотя вопрос о том, как возможны априорные синтетические суждения в этом смысле, в модусе веры — это очень важный вопрос, относящийся к области феноменологии. Но Кант не был по своим внутренним интенциям феноменологом. Вот этот вопрос Юм решал: помните мы говорили? Вот, например, мы верим в существование внешнего мира, и Юм спрашивает, а как эта вера возникает? Вот это как раз этот вопрос. Как она возникает, из каких источников? Как она формируется? Или каузальная вера, — откуда она берётся? Кант эти вопросы не рассматривает. Надо помнить. Поэтому те, кто интерпретирует Канта как феноменолога, на мой взгляд, слишком сильные делают допущения, слишком сильно искажают интенцию кантовской философии. Дело в том, что Кант сам признавался, тут можно ему доверять, был таким масштабным мыслителем, он говорил, что очень не любит в деталях копаться. А феноменология предполагает вот такое кропотливейшее изучение мельчайших различий, обнаруживающихся в наших перцептивных формах, в нашей перцептивной жизни. Кант всегда широкими мазками мыслит. И поэтому хотя и объективно он и мог бы заниматься феноменологическими исследованиями, но он их не практиковал. почти. Более того, самые феноменологичные части его работ, например, первая дедукция категорий (начальная часть дедукции категорий из первого издания «Критики.») во многом представляет из себя интерполяцию текстов других мыслителей. То есть, в этих разделах более всего ощущается у Тетенса того же, или Вольфа. Как ни странно. Если уж говорить о феноменологах восемнадцатого века, то тут, разумеется, две фигуры доминирующую роль играют. Это Юм, безусловно, и Тетенс — вот два главных феноменолога того времени. А Кант — совсем иного рода философ.

Так что остаётся у нас один вариант. Речь идёт о возможностях априорного синтетического познания — вот что Канта интересует. И в «Пролегоменах.», кстати, Кант именно так вопрос и формулирует. Уже не о суждениях, а о познаниях идёт речь. Но это корректное уточнение, необходимое уточнение. Но, видно, Кант считал, что это и так понятно. И, тем не менее, его надо было сделать.

Итак, смотрите теперь, на примере покажу я вам, что это значит. Вот, допустим, мы хотим исследовать проблему причинности. Какую форму должно принять исследование этой проблемы? Значит суждение — «всё, что существует, имеет причину», по Канту — это априорное синтетическое суждение. Пока не буду говорить почему, но оно именно такого и «Критика.» должна в частности исследовать возможность этого суждения: как возможно априорное синтетическое суждение? И теперь, после уточнения, мы можем вот так вот сказать об этом вопросе: как можем мы (по Канту) доказать, что каждое событие имеет причину? Вот какой смысл главной проблемы «Критики.» в приложении к принципу причинности. Как можно доказать, что каждое событие имеет причину? Ясно, что ответить на этот вопрос, можно лишь доказав, что каждое событие имеет причину.

Таким образом, Кант реально решает эти именно задачи. Мы можем почувствовать остроту этих задач, если вспомним о том, что Кант принимает во внимание всю силу юмовской критики этих основоположений. Юм ведь почти доказал, что не возможно продемонстрировать истинность принципа причинности. А Кант пытается опровергнуть Юма в этом смысле, т. е. он пытается доказать, что каждое событие имеет причину. Сверхсложную задачу он на себя взваливает. И не только это положение. Вот, к примеру, другим важнейшим априорным принципом, априорным синтетическим суждением является положение, что в мире явлений есть что‑то постоянное. Короче говоря, принцип сохранения энергии. Что‑то постоянное. Мы называем сейчас это постоянной энергией. Но физики современные они просто постулируют первый вот этот принцип. Они не могут его доказать. А Кант пытается доказать. Спросите любого физика — откуда он знает, что энергия неизменна? Что он скажет? Он либо вообще никогда на эту тему не думал.

— Он скажет, что опыты подтверждают это, как и любое суждение в физике принимается в том случае, если они не наблюдают вариантов обратного.

Так вот вы тогда на это ему скажете, что ещё не существует таких тонких инструментов, что бы подтвердить этот принцип, даже в одном каком‑то конкретном. я уже не говорю про всю совокупность опытов, а даже в одном каком то конкретно выверенном случае всё равно нельзя опытным путём подтвердить, что энергия не теряется.

— На что физики ответят, что мы и не утверждаем, что это никогда не будет доказано, но пока это не доказано … Ну, также как с ньютоновским пространством — пока не доказано обратное — что ньютоновские законы в каких‑то случаях не работают, — мы принимаем их как аксиому.

Да. Да. Правильно. Только не как аксиомы, а вот как именно постулаты. Как принципы, которые полезны и даже необходимы для того, что бы вообще выстраивать физические эксперименты. Строить физические теории. Это допущение, но это не аксиома, потому что аксиомы самоочевидны. А в этих принципах нет самоочевидности. Потому, что самоочевидно то, противоположное чему не мыслимо. А здесь мы ясно себе можем помыслить как энергия увеличивается или уменьшается.