Георгий Дорофеев - Хрущев: интриги, предательство, власть

Сергей, не задумываясь, ответил:

– Брежнев, Подгорный, Шелест, Игнатов, Шелепин…

– Не может этого быть, – перебил сына Никита Сергеевич. – Я их всех хорошо знаю. Это совершенно разные люди, и они никогда между собой не смогут договориться, – он с минуту помолчал и добавил: – Впрочем, расскажи все Микояну, пусть он займется этим делом.

Он тут же забыл о разговоре с сыном, а сейчас, отправляясь в отпуск, почему-то вспомнил.

– Отдыхайте, дорогой Никита Сергеевич, набирайтесь сил, – сказал Брежнев, – а мы тут поработаем и все сделаем, как вы сказали.

Однако отдыхать долго Никите Сергеевичу не пришлось. Четвертого октября он прилетел на юг, а двенадцатого около 21 часа в Пицунду позвонил Брежнев и пригласил его на заседание Президиума ЦК.

– А в чем дело?! – возмутился Хрущев. – Мы ведь обо всем договорились перед моим отъездом. Что вам не ясно?

Брежнев сбивчиво стал объяснять, что неожиданно возникли вопросы по его записке и появилась настоятельная необходимость в его присутствии.

– Не можете и дня без меня обойтись, – начал закипать Хрущев, – позвони мне через час, я подумаю, посоветуюсь с Микояном, он со мной отдыхает.

Анастас Иванович и Хрущев дружили. Никита Сергеевич считал Микояна умнейшим человеком. Как-то ему рассказали, как Микоян облапошил самого Берию. Случилось это на заре политической карьеры Анастаса Ивановича. Тогда он еще не был вхож к Сталину, а Берия пользовался у Иосифа Виссарионовича доверием и часто с ним общался. Между прочим, занимался и «стукаче-ством», давая характеристики отдельным членам правительства и Политбюро. Микоян боялся, что Лаврентий Павлович может выставить его перед Сталиным в нехорошем свете, стал все свои выступления, в которых он хвалил Берию, показывать всесильному фавориту. Лаврентию Павловичу это понравилось, и он при всяком удобном случае нахваливал Сталину Микояна. Скоро Анастас Иванович стал заметной фигурой и поднялся по служебной лестнице.

Хрущеву Анастас Иванович оказал большую услугу в июне 1957 года, когда большинство членов Президиума ЦК попытались сместить его с занимаемых постов. Микоян остался на его стороне. С той поры и завязалась их дружба. Никита Сергеевич часто советовался с Микояном и находил понимание. Так было и на этот раз, когда Хрущев рассказал ему о звонке Брежнева из Москвы. Анастас Иванович долго молчал, жевал губами, а потом посоветовал слетать в Москву и на месте разобраться, в чем там дело.

– Я тоже с тобой полечу, – как-то осторожно сказал Микоян. Помолчал и добавил. – Всякое может быть.

Последняя фраза не понравилась Хрущеву, но он не стал вникать, что за ней кроется, и когда Брежнев вторично позвонил ему, уже принял решение.

– Я завтра в 11 часов вылетаю вместе с Микояном, – сказал он и тут же безо всяких объяснений положил трубку. Какое-то предчувствие тревожило его, но он никак не мог понять, почему.

Уже в самолете Хрущев стал анализировать события последних дней и часов. Вспомнил, что накануне ему «забыли» сообщить о запуске космического корабля «Восход». Раньше такого никогда не было. Обычно сразу несколько человек спешили поделиться с ним такой информацией, а тут вдруг… «Возможно, что-то со связью, – подумал тогда Хрущев и тут же приказал своему помощнику соединить его со Смирновым, который первым должен был доложить о происходящих событиях на космодроме. Выяснилось, что связь работает, а корабль «Восход» вышел на орбиту.

– Почему вы мне не доложили об этом? – раздраженно спросил Хрущев. – Имейте в виду, я вами недоволен.

Он не принял никаких объяснений Смирнова и бросил трубку. Для себя он объяснил этот случай разгильдяйством, за которое строго накажет Смирнова, а сейчас задумался. «Это неспроста, – подумал он, – что-то тут не так».

Насторожило его и появление военного корабля. Обычно во время отдыха его резиденцию с моря охранял пограничный катер, а теперь вдруг появился военный корабль. Это было необычно и наводило на грустные размышления.

Странным было и то, что во время его отъезда с дачи никто из первых кавказских лиц его не провожал. Правда, за воротами дачи к его машине подбежал генерал, командующий Закавказским военным округом, и объяснил, что Василий Павлович Мжаванадзе в Москве, отдыхает в Барвихе, а товарищ Джавахишвили уехал по районам.

– Мы не ожидали вашего столь раннего отъезда, – извинялся генерал, – и не смогли его предупредить.

Все эти, на первый взгляд, мелкие случайности и неожиданное требование Брежнева возвратиться в Москву, Хрущев увязал в единое целое и пришел к выводу, что соратники в сговоре, готовят его отставку. Этими мыслями он и поделился с Микояном. Анастас Иванович долго молчал, а потом сказал:

– Все может быть.

Теперь эта фраза вывела Хрущева из себя.

– Что ты заладил: «все может быть», – возмутился он, – ты лучше скажи, что нужно делать в этой обстановке?

Анастас Иванович не знал, как лучше поступить в этой ситуации. По совету Хрущева он встречался с чекистом, который располагал информацией о заговоре членов Президиума и долго беседовал с ним в присутствии сына Хрущева. Сергей все застенографировал. Микоян взял эти записи и положил их в нижний ящик… платяного шкафа.

Хрущев знал о существовании стенограммы, но в силу своей самоуверенности не придал ей значения. Сейчас он жалел об этом и пытался выяснить у Микояна подробности его встречи с чекистом.

– Так о чем вы говорили? – спросил он Анастаса Ивановича. – Факты у него были или так болтовня?

– Факты были, – ответил Микоян, – и ты их знаешь. Он сообщил о заговоре и о том, кто в нем участвует. Об этом тебе говорил и твой сын Сергей.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал Никита Сергеевич, – я им покажу кузькину мать!

Однако в его голосе не было былой уверенности. Чувствовалось, что его взволновал разговор с Микояном.

Как вел себя Никита Сергеевич во время полета, рассказал Анатолий Михайлов, старший сержант из личной охраны Хрущева.

– С Никитой Сергеевичем я летал много раз, – вспоминал Михайлов, – и он всегда был приветлив, находил минутку, чтобы перекинуться с охраной парой прибауток. На этот раз все было иначе.

Явно чем-то расстроенный, Никита Сергеевич принялся вдруг расхаживать по салону, нервно потирая руки и озираясь по сторонам. И минут через десять впервые за все годы наших с ним полетов забарабанил кулаком в запертую дверь пилотской кабины, которую – и Хрущев об этом прекрасно знал – пилотам категорически запрещалось открывать в полете.

Как и следовало ожидать, на стук Никиты Сергеевича никто не отозвался. Минут через десять он постучал снова. И опять «глухо». Тогда он бросился к «крокодилу» (так бойцы называли своего командира).