Анатолий Гуревич - Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.

На следующий день к нам присоединилась Кемпа, и, опять усевшись в привычную нам машину, мы двинулись в путь.

Машина доставила нас вновь в Констанц. Оттуда мы направили со Стлукой одну или две радиограммы в «Центр». Мне помнится, что я повторно просил «Центр» направить заверения о неприкосновенности и приеме на службу в интересах Советского Союза тех немецких офицеров и гестаповцев, которые выразят желание на прибытие в Москву или встречу в каком-либо другом месте с нашими представителями.

Мы продолжали ездить по территории Германии. Цель этих поездок в то время для меня не была ясна. Отдельные эпизоды, однако, мне запомнились до сегодняшнего дня. Мы посетили ряд городов, в том числе Франкфурт, Майнц, Мангейм, Людвигсхафен, Штутгарт и другие. Иногда ожидали покидавшего нас Паннвица, сидя в машине, иногда в каком-нибудь ресторанчике. Куда ходил криминальный советник, нам было неизвестно. Узнали мы об этом спустя пару месяцев.

Однажды, заехав всего на пару часов в Берлин, Паннвиц вернулся из Главного управления имперской безопасности в приподнятом, хорошем настроении. Уже в пути он сообщил нам, что предполагаемое его новое назначение уже приняло законную форму. Итак, он больше не является начальником зондеркоманды «Красная капелла», которая полностью распущена. Его назначили начальником отдела «А». Конечно, я, да и не только я, а и Стлука, и Кемпа не могли понять, что это за отдел и чем он должен заниматься. Паннвицу поручали обеспечить, как он выразился, разведывательную сеть на территории Германии и на подступах к ней, для того чтобы в случае продвижения союзников получать надлежащую военную информацию. Повернувшись в мою сторону, он подчеркнул, что ему удалось убедить руководство в том, что между ним и мною уже установились необходимые отношения, гарантирующие, что в этой его работе я смогу оказывать ему надлежащую помощь, активно сотрудничая с ним.

Уже зная, что Маргарет и Мишель находятся в лагере для интернированных во Фридрихроде, я задал вновь назначенному начальнику отдела «А» давно интересовавший меня вопрос: когда я смогу с ними увидеться, навестить их? Хочу особо подчеркнуть, что к этому времени ни я и никто из нас еще не знали точное время нашего перехода за линию фронта на Востоке или непосредственного прибытия в Москву. Поэтому я действительно хотел только увидеться с моим сыном и Маргарет, не думая о том, что наша встреча может стать последней до окончания Второй мировой войны и установления мира, что могло позволить обеспечить нормальный образ жизни у меня на Родине, а вернее, в Ленинграде, где продолжали жить мои родители.

Паннвиц пообещал мне, что предпримет необходимые меры для того, чтобы я действительно мог немного побыть вместе с Маргарет и нашим сыном. Немного отклонившись от развития дальнейших событий, вынужден указать, что в различных публикациях и даже воспоминаниях, написанных лично Маргарет, часто указывается, что, еще находясь в заключении в Париже, она могла перевести Рене из пансионата в Марселе в пансионат в Париже, а затем он уже был вместе с нею и Мишелем препровожден в лагерь для интернированных. Эта вымышленная версия тогда мне была неизвестна. Поэтому я коснулся волновавшего меня вопроса, а именно положения Рене в Марселе в пансионате без соответствующей оплаты. Вразумительного ответа я не получил. После этого не переставал думать о том, что происходит с Рене.

Сейчас я вправе задать вопрос: кому и в чьих интересах понадобилось создать ни на чем не основанную версию о том, что Рене находился в немецком лагере? К великому моему сожалению, должен высказать несколько взволновавшую меня обоснованную версию с моей стороны. Выдуманная версия о пребывании Рене во Фридрихроде была, видимо, придумана Жилем Перро и Леопольдом Треппером и ими, только ими навязана Маргарет. Какую пользу это могло принести им и Маргарет? Им это могло служить только доказательством их «честного расположения» к Маргарет, ее детям, что позволяло навязывать ей другие ложные высказывания. Маргарет это могло, с их точки зрения, принести пользу в том отношении, что она могла затребовать от ФРГ компенсации за троих. Я не могу утверждать, что она, пользуясь их советом, давая ложные показания, смогла получить материальную выгоду, но то, что она нуждалась в таковой, сомнений у меня нет. Зарабатывая миллионы франков, ни Жиль Перро, ни Леопольд Треппер не считали возможным поделиться с несчастной нуждающейся женщиной с двумя детьми своим гонораром, полученным за их «детективные романы», в которых помещались навязанные ей, Маргарет, вы годные им мысли. Она, безусловно, не могла предположить даже, что это было не в ее лично, а тем более не в мою пользу. Сейчас их личные утверждения, подтвержденные «свидетельствами» Маргарет, уже полностью опровергнуты подлинными архивными документами.

Итак, я не получил от Паннвица еще ответ на мой вопрос о возможности встречи с Маргарет и Мишелем во Фридрихроде. Возможно, ему надо было и этот вопрос согласовать с Берлином, или другое – просто боялся разъединиться со мной. Ему важно было доказывать Берлину, что наша совместная работа приносит пользу, и мы должны постоянно оставаться вместе. Возможно, этим он стремился меня предохранить от репрессий, в том числе и от расстрела. Это было ему совершенно необходимо, ибо на меня он делал ставку в начатой игре, финалом которой должно стать спасение его жизни. Этому я тоже верил.

Вновь оказавшись в Констанце, мы встретились еще раз, в предпоследний, с полковником Биклером. Явно нервничая, он вновь спросил нас, вернее, именно меня, получили ли мы ответ из Москвы о гарантиях неприкосновенности в Москве тех, кто согласился сотрудничать с Советским Союзом. К моему сожалению, и на этот раз я ничем не мог его обрадовать. Однако мы еще не теряли надежды, что ответ поступит. В то же время положение на Западном фронте ухудшалось, немцы терпели поражение.

Естественно, начальник отдела «А» должен был с большим вниманием следить за всем происходящим на территории Франции, Бельгии и самой Германии. Уже было известно, что бои за освобождение от оккупации Бельгии проходят успешно. В самом начале сентября 1944 г. союзные войска пересекли границу Бельгии и уже 3 сентября освободили Брюссель, а на следующий день освобожден был Антверпен, в середине сентября – Люксембург. Особенно взволновало Паннвица сообщение о том, что на довольно большом участке фронта немецкие войска стали отходить на «линию Зигфрида». Считаю нужным отметить, что мне случайно пришлось присутствовать, сидя в машине, при короткой беседе Паннвица, видимо, с хорошо знакомым ему немецким офицером, если не ошибаюсь, в чине полковника. Их машины ехали друг другу навстречу. Остановились, Паннвиц вышел из машины, а полковник подошел к нему.