Николай Рыжков - Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?

Умозрительное представление о чем-то обычно не очень близко к реальности. Но даже такое представление после этого звонка заставило меня действовать быстро и радикально. Вопервых, сразу решил лететь в Армению сам. Во-вторых, я связался с министром здравоохранения Евгением Ивановичем Чазовым — даже не стал его приглашать в Кремль, некогда было, — и уже вечером он вместе с первыми бригадами медиков вылетел в Ленинакан.

Лететь им было страшновато: никто точно не знал, что с тамошней взлетно-посадочной полосой. К счастью, она пострадала не очень сильно, ее довольно быстро залатали, и медики тут же раскинули свои палатки. Уже в ночь на 8-е начались первые операции. Впрочем, когда они прилетели в Армению, там уже были врачи из соседней Грузии — самыми первыми.

Со мной в Армению собирались улететь Н.Н. Слюньков, Д.Т. Язов, мои заместители Ю.П. Баталии — по строительству и Л.А. Воронин — по снабжению. Вылет назначили в ночь на 8-е, а до того следовало позвонить в Нью-Йорк Горбачеву.

Я связался с Нью-Йорком через спутник около 19 часов, там было еще утро. Телефонистки соединили меня с ЗИЛом Генерального, трубку поднял руководитель его охраны. Извинился:

— Не могу соединить с Михаилом Сергеевичем. Он только что прошел в здание ООН. Через несколько минут — выступление. Не везло! Я не собирался ни о чем с ним советоваться, переваливать на его плечи какие-либо решения. Все было уже продумано, но я считал: Генеральный секретарь должен как можно скорее узнать о том, что произошло в стране. Узнать и наметить свою линию поведения.

— Как только он освободится, — сказал я руководителю охраны, — пусть сразу со мной свяжется. Без-от-ла-га-тель-но!

Охранники — люди муштрованные: ни о чем начальство не спрашивают, но тон преотлично понимают.

Выступление Горбачева транслировалось по телевидению в прямом эфире, но я не смотрел, не до того было. Звонки, чередой люди… Поручил секретарям внимательно следить за телепередачей и предупредить меня об ее окончании.

Горбачев позвонил минут через пятнадцать после своего выступления, по дороге на встречу с Бушем и Рейганом, из машины и позвонил. Выслушал меня, сказал, что и там, в Нью-Йорке, прошел какой-то неопределенный слух о сильном землетрясении, попросил держать с ним связь. Ни слова о возвращении домой сказано не было. Визит продолжался, и для прекращения его Горбачев повода не увидел. Пока не увидел. Повторюсь: трудно представить беду умозрительно, тем более что ни Америка, ни остальной мир еще не услышали громовых раскатов спитакского землетрясения.

Да и мы в Москве все еще не представляли себе гигантских размеров трагедии. Да, Баталии уже прикидывал, откуда и какие можно перебросить в Армению строительные мощности, — вчерне. Да, Язов готов был подключить к оперативной работе войска — если что. Да, Воронин уже готовил к переброске в республику палатки, продовольствие, медикаменты, не ведая, сколько всего потребуется в действительности.

Я встретился с С.А. Шалаевым, лидером профсоюзов, попросил:

— Освободите свои санатории, дома отдыха, пансионаты. Начнем вывозить из Армении женщин и детей, им надо где-то жить, а детям нормально учиться…

— Освободить — не вопрос, — ответил Степан Алексеевич. — Вопрос: на какое число беженцев рассчитывать?

— Не знаю, — честно ответил я. — Думаю, что счет пойдет на тысячи…

Опять забегая вперед, скажу, что я в принципе не ошибся: счет и вправду пошел на тысячи, да только таких тысяч ни я, ни Шалаев и предположить не могли. К новому году в санаториях и домах отдыха за пределами Армении жили более шестидесяти тысяч беженцев. Как жили? Слово «хорошо» здесь, увы, не подходит: хорошо было дома, когда дом был. Есть такой околоармейский термин — «нормально». Вот нормально они и жили. Великое спасибо за то профсоюзникам!

Глубокой ночью вернулся домой. В прихожей — упакованный чемодан. Два часа сна — забытья и… на аэродром. Думал, на несколько дней, а вышло…

В восемь утра мы прилетели в Ереван. Накоротке собрались в здании ЦК партии (там наш штаб так потом и обосновался, как в Чернобыле — в райкоме). С ходу выслушали более-менее подробные сведения о масштабах бедствия: 10-балльное землетрясение ударило по территории, на которой жили 700 тысяч человек. Разрушено четыре города, один — полностью. О сельских районах ничего пока не известно: туда за ночь не добрались…

Приняли самые первые решения. Язов прояснил свое «если что»: следовало срочно объявить мобилизацию шести законсервированных полков войск гражданской обороны. Без техники ничего нельзя было сделать. Воронин прочно сел в армянский Госснаб — руководить снабжением на месте.

В зоне бедствия оказались 130 заводов, напрямую подчиненных союзным министерствам. Решили немедленно вызвать в зону их министров: пусть сами оценивают масштабы разрушений и берут на себя всю работу по их ликвидации.

Все это — в считаные минуты, заседать времени не было. Я встал, спросил:

— Ничего пока не забыли? Тогда — в аэропорт. Летим в Ленинакан. Не помню уж, кто спросил на ходу:

— Вам в Ленинакане «Чайку» или «Волгу», Николай Иванович?

— Какую «Чайку»?! — так же на ходу возмутился я. — Вы еще кортеж организуйте с мотоциклами! Автобус дайте. И побольше, помощнее. На нем ездить стану.

Поняли меня правильно: в Ленинаканском аэропорту нас ждал красный «Икарус». На нем я и проездил все дни долгого пребывания в раненой Армении. Вернее, на них: один «Икарус» — в Ереване, другой — в Ленинакане и Спитаке. Их узнавали гаишники, водители, пешеходы. И проходимыми они оказались — несмотря на размеры и внешнюю неповоротливость — что твой вездеход: через мощнейшие завалы и колдобины пробирались.

Дорога из Ленинаканского аэропорта в город была забита еле ползущими «Жигулями», «Волгами», «Москвичами», грузовиками, автобусами, автокранами.

В первые же часы Правительство республики, объявив о землетрясении и увидев масштабы трагедии, попросило граждан помочь вывезти из зоны бедствия раненых, женщин и детей. В тот день мне показалось, что вся Армения откликнулась на эту просьбу, все, кто имел возможность сесть за руль своей или казенной автомашины.

Потом кое-кто упрекал руководство Армении, что, мол, зря устроили панику, взбудоражили людей, зря сорвали их из дому. Утверждаю: никакой паники никто не устраивал. Может быть, я и преувеличиваю, но ведь именно в первый день и ночь, когда еще не подошла техника из других республик, армянские водители-добровольцы вывезли из зоны бедствия тысячи людей.

Но зато в город мы добирались очень долго. Если первые здания на въезде еще показались мне выстоявшими, даже на вид почти целыми, то сразу за ними начались руины.