Николай Рыжков - Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?

От имени Армянской Апостольской Церкви примите также Наши сердечные наидобрейшие пожелания во претворение благородных идеалов Вашей отчизнолюбивой миссии с пожеланиями семейного счастья».

Я всегда был уверен, что интернационализм — не абстрактное понятие, придуманное Лениным, а живое, дышащее, мощное. И я еще раз убедился в этом, когда люди всего мира — вне зависимости от возраста, пола, цвета кожи, благосостояния — чем-то, пусть самой малостью, хотели помочь армянскому народу.

Когда я вернулся в Москву, мой тогда пятилетний внук Коля с гордостью сообщил мне:

— Дедушка, я тебя по телевизору смотрел, слушал и все-все видел. А потом всю копилку разбил и послал денежки в Армению.

Я знал, что он целый год складывал в кошку-копилку монетки: собирал на велосипед. Дочь Марина, Колина мама, рассказала, что как-то после очередной программы «Время» он пришел к ней с глиняной кошкой и попросил разрешения разбить ее. Денег оказалось двадцать семь рублей с копейками… До сих пор в ящике стола лежит у Коли, школьника уже, квитанция о почтовом переводе, как напоминание о трагедии, всколыхнувшей страну и мир.

А скольким потерявшимся и растерявшимся детям нашел родных Советский детский фонд во главе с Альбертом Анатольевичем Лихановым, уже 8 декабря открывший свой постоянно действующий штаб в здании Ереванской филармонии! Скольким детям и вообще семьям помогла газета «Надежда», организованная в те дни комсомольскими журналистами Армении и прилетевшими сюда корреспондентами еженедельника «Семья»! Дети искали и находили родителей. Родители искали и находили детей.

Женщины и дети Армении уезжали из поверженных городов и сел. Я приехал на вокзал в Кировакане, втиснулся в состав, уже готовый к отправке, прошел по вагонам, прощаясь с женщинами и ребятишками. На перроне молчаливо и грустно стояли мужчины. Сколько вагонов прошел насквозь, не помню. Лишь врезался в память постоянным рефреном звенящий вопрос: «Мы вернемся?» Я очень хотел верить, что все они вернутся на Родину, в новые дома, может быть, в новые города и села, заживут постарому, кто как умел… Моя ли вина, что так не получилось?

Вновь скажу: я не воссоздаю здесь хронологию нашей спасательной и восстановительной работы в Армении, я просто рассуждаю: все ли сделано, что было нужно и возможно? Что не сделано? Почему не сделано? И опять, как рефрен: кому же было выгодно, чтобы все остановилось, замерло, замерзло?

Мы ведь уже вовсю проектировали, восстанавливали, строили заново. На конец 1989 года в восстановительных строительных работах было занято около 70 тысяч человек, приехавших со всей страны, а также из-за рубежа. Строительные работы были оценены почти в 9 миллиардов (тогдашних!) рублей — это столько же, сколько примерно стоило, по проекту, сооружение БАМа. Мой заместитель по Совмину Баталии жестко подгонял проектантов, да и сами строители их подгоняли, эшелонами прибывая в Армению.

Разгружались, выстраивали для себя временные городки из вагончиков, рассчитывая жить и работать здесь несколько лет, до полного восстановления разрушенного. Уже 7 января 89-го, ровно через месяц после трагедии, был заложен в Ленинакане первый дом. Строители России во главе с зампредом Совмина РСФСР О. И. Лобовым начали масштабную застройку этого города.

Да, еще раз скажу, все это здорово ударяло по нашей плановой работе в народном хозяйстве. В Армении мы ускорялись, в Армении… Но разве хоть кто-то мог упрекнуть нас за это? Мы жили этой бедой, вся страна жила ею и вытащила бы республику из этого ужаса, если бы…

Недавно я встретился с бывшим министром социального обеспечения Армении Нарине Мисхаковной Балаян. Она принимала самое активное участие в помощи населению в то трагическое время. И мне было приятно услышать, что и Международный спинальный, и протезный, и детский реабилитационный центры, решение о строительстве которых мы тогда по ее предложению приняли, созданы и действуют. Но сколько же еще не сделанного? Работать бы и работать…

Однако Карабахский конфликт возродился с новой силой. Опять начались демонстрации, вооруженные стычки, полилась кровь. Азербайджан то и дело прибегал к откровенной блокаде Армении, не пропуская через свою территорию составы, груженные строительными материалами и техникой. Тысячи строителей в районе землетрясения сидели попросту без дела. А потом снимались и улетали: кому охота жить вдали от дома и не делать того, ради чего его покинул.

И внутри самой Армении появились различные политические движения, которые довольно легко отвлекали людей от проблем зоны бедствия. Сначала беда Армении перестала быть общей, а потом и вовсе забылась, как будто и не случилось никакого землетрясения, как будто и не остались без крова тысячи людей, как будто не живут калеками дети. Ненависть оказалась сильнее любви.

Иногда я ставлю в видеомагнитофон кассету, на которую жена каждый вечер в тех далеких декабре и январе записывала из программы «Время» сюжеты об армянской трагедии, смотрю, вспоминаю. Это — моя боль. Она не проходит. Телевизионный обозреватель Александр Тихомиров, бывший в Армении с первых дней беды, обронил в одном из своих репортажей фразу. Так она примерно звучала: если бы горе имело силу, то оно разметало бы все завалы в зоне бедствия. Страшно, но силы у этого горя хватило не слишком надолго. А теперь, когда каждая республика живет самостоятельно, стремится везде и всегда подчеркнуть свою суверенность и независимость, как сможет Армения залечить раны? Да и сможет ли — одна?

Я смотрю видеокассету, а жена старается найти предлог, чтобы выключить магнитофон, отвлечь меня от воспоминаний. Боится, что опять долго не засну, стану думать: как там, в недостроенном Ленинакане? В непостроенном Спитаке? Еще одна зима. Еще одно испытание. Давно я там не был. С 89-го…

Наш с женой близкий друг, прекрасный русский поэт-свердловчанин, ныне покойный Лев Сорокин написал когда-то:

Боль свою можно годами носить, кто принесет утешенье? Больше всего не люблю я просить — в просьбе всегда унижение.

В просьбе всегда унижение? Может быть, по большому счету, это и так. Но есть просьбы, естественные, как дыханье: просьбы больного к врачу, ребенка — к матери, человека — ко Всевышнему. И доведись мне обратиться к Богу с единственной просьбой, умолил бы его спасти нас от ненависти! Сколько же она поломала планов, судеб, жизней! Сколько еще поломает…

Каждый год моей работы в качестве Председателя Совета Министров СССР памятен мне по-своему: надеждами и трагедиями, пережитыми со всей страной, успехами на одних участках деятельности и невозможностью переломить, улучшить ход событий на других. По-своему — на всю жизнь! — мне памятен и 1989-й, внешне совсем неприметный год, ничем вроде бы не выделявшийся из череды предшествующих. Но именно этот год стал началом крушения всех моих надежд и как гражданина, и как премьера страны.