Игорь Васильев - Украинское национальное движение и украинизация на Кубани в 1917–1932 гг.

Исследователь 20 – х гг. XX в. О. Бежкович отмечал, что в станице Величковской при преобладании в станичном фольклоре украинских песен, новых среди них крайне мало (24). Сами потомки черноморских казаков оценивали украинский язык как родственный, но отличный от кубанского диалекта (25). «Балачка от украинского намного различается. Её и сейчас много употребляет. Не много, а половина» – говорит житель станицы Бакинской А.Д. Петько (26). Последний иногда воспринимался носителями как некий «казачий язык» (27). Сословная принадлежность в представлении кубанцев зачастую значила больше, чем этническая. «Как называть себя, не знаю. Раньше иногородними мы были. А русский или украинец – этого не знали» – рассказал в 1958 г. житель станицы Кирпильской Л.П. Сухоруков, 1866 года рождения. «У меня мама была украинка, а папа – кубанец, казак» – рассказывала старожилка станицы Гривенской Н.В. Короткая (28). «Кацапами называли иногородних, а местных – казаками» – объясняла уроженка станицы Нижнебаканской М.В. Коломацкая (29). «Казаки, воны кубанцы» – ответил на вопрос украинцы или русские его одностаничники житель Челбасской П.И. Беда (30).

Многие кубанцы считали и себя, и своих украинских предков русскими людьми, при этом отделяя себя от «москалей» – жителей центральных районов (31). «Козакы вони рускы. Но нэ московськы» – уточнил Г.Ф. Шинкаренко из станицы Челбасской (32). В целом до начала украинизации этнонимы «русский» и «украинец» на Кубани сравнительно мало употреблялись. По этой причине во время переписи 1926 г. национальность жителей Кубани определялась переписчиками достаточной мере условно, по происхождению, месту рождения (33). «Украинство» огульно присваивалось иногородним черноморских станиц, приезжим с Украины. Так, поселок, основанный в 1927 г. иногородними станицы Сергиевской, был назван Украинским (34).

На языковую ситуацию влияли и такие факторы, как военная служба казаков. Уже в конце XIX один из корреспондентов «Кубанских областных ведомостей» сетовал, что в бывшей Черномории уже почти не слышно старинных песен о Морозенко и Сагайдачном. Молодые казаки в полковом строю пели разухабистые песни про какую-то «молодку» (35). Влияла длительная традиция официального делопроизводства на русском языке, русскоязычная школа.

Огромное значение для национальной самоидентификации человека, является то, на каком языке он впервые научился читать и писать (36).

Очевидцы постоянно отмечали относительно высокий уровень кубанских станичных школ. Система образования в Кубанской области быстро развивалась. В 1896 г. появилось 14 училищ, подотчётных директору народных училищ (37). В 1905 – 25 (38). К числу школ, подведомственных управлению епархиальных училищ, в 1896 г. прибавилось ещё 27 (39). В 1898 – 78. Всего в этом году появилось 96 новых школ (40). В 1903 г. четверть кубанских казаков была грамотной (41). В 1909 – около трети (42).

Исследователю А.Н. Забазнову удалось обнаружить интересный документ. Это записка инспектора народных училищ второго района Кубанской области Е. Григорьева. В ней он ёмко характеризует школьное образование на Кубани. «Кубанская дирекция народных училищ по размаху организации всего школьного дела и должной постановке учебно-воспитательной части занимает одно из первых почётных мест в Российской империи» – писал инспектор (43). Конечно же, практически все училища преподавали на русском языке.

Поэтому украиноязычное делопроизводство казалось населению крайне неудобным (44). Тот же комплекс причин вызывал недостаток спроса в кубанских станицах на украинскую книгу (45). Например, ученики 6-ой краснодарской школы хорошо понимали, что на украинском языке можно петь, рассказывать сказки, разыгрывать сценки. Однако они не воспринимали украинский как язык письменной культуры (46). Тем более, что он до 1928 г. не имел четко закреплённой правилами грамматики (47). В 1928 г. молодёжь станицы Ново-Дмитриевской связывала получение образования именно со знанием русского языка (48).

По наблюдению В. Барки, в 20-х гг. XX в. мужчины в станицах разговаривали на балачке – диалекте русского языка, включающем в себя множество украинизмов. Тогда как женщины пользовались диалектом украинского языка, близким к полтавскому (49). Этот диалект фиксируется ещё в дореволюционный период. «Малорусское наречие подверглось значительному изменению, и нельзя почти определить, малоросс говорит или великоросс. Получается какое – то особое наречие, которое можно назвать «кубанским»» – писал очевидец (50). Поэтому зачастую население не видело разницы между украинским и русским языками (51). Многие украинцы считали своим родным языком русский. Таких уже в 1926 г. было около 32 %. В Армавирском округе родным считали украинский язык только 8 % украинцев (52). Даже в Черномории языковые различия мало влияли на взаимоотношения различных сословных групп населения (53).

Наблюдатели неоднократно фиксировали у украинцев этого округа отсутствие стремления к сохранению родного языка (54). В Ейском районе органы управления не раз фиксировали всевозможные «извращения» украинского литературного языка. Они имели место в районной газете, на украинских вывесках, в штампах и бланках (55). Носители кубанского диалекта – «балачки» подчас не достаточно владели русским литературным языком (56). А тем боле – украинским.

Что касается самого диалекта, то он включает в себя обе языковые компоненты, русскую и украинскую. По мнению ряда известных учёных – филологов, таких как С.А. Мызников (Санкт Петербург), О.Г. Борисова (Краснодар), Р.Я. Иванова (Армавир), принадлежность того или иного диалекта к языку определяется национальным самосознанием его носителей. А на Кубани уже в первой половине XX в. оно уже было по преимуществу русским.

По мнению ведущего специалиста в области устной истории кубанцев О.В. Матвеева, информанты в кубанских станицах, как правило, осознают существенные различия между украинским языком и кубанским диалектом (57).

О. Г. Борисовой было установлено, что автор одного из немногих источников по языку коренных кубанцев начала XX в. – «Приговора № 7 станичного сбора ст. Кисляковской» И. Леденецкий был носителем именно кубанского, во многом русифицированного говора, который распространён в станицах региона уже в наше время (58).

Нередко черноморские казаки, зачастую сохранявшие интерес к украинскому фольклору и традициям, уже считали себя русскими по национальности. Так, в доме старожилки станицы Гривенской потомственной казачки М.И. Похитон весела картина «Казак Мамай» и цитаты из украинских народных песен. При этом она говорила, что считает себя русской, а не украинской (59). Казаки-черноморцы переставали отделять Украину от России. «Там русские жили, славяне. Это окраина была рубежей» – говорил об Украине черноморский казак Г.Д. Слюсаренко (60).