Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Что же касается обвинений против Леона, изложенных во второй грамоте Андрея, то они показались патриарху «некрепкими». Он не захотел пересматривать решение Киевского собора относительно ростовского епископа, поскольку «священная правила не повелевают нам того творити, но коемуждо [каждому] епископу своим собором от своего митрополита судитися повелевают». К тому же, как извещал Лука Хризоверг владимирского князя, после оправдательного приговора в Киеве Леон по собственной инициативе вновь предстал перед патриаршим судом, и «противу коейждо [каждой] вины своей в правду [в свое оправдание] сильне по священным и божественным правилом отвещал есть», а потому «ныне оправдан есть и нами». Ростовский епископ произвел на патриарха впечатление человека «смыслом исполнена, и разумом удобрена, и словом почтена, и добродетелию светяща, и житием украшена». «Да убо, о сыне, — убеждал патриарх Андрея, — имеа пастыря таковаго, не проси инаго паче того», и выражал надежду, что князь не станет противиться «суду всех святителей и нашему смирению» и примет Леона «с любовью и честию, яко воистину от самого Бога оправдана». Это пожелание, как и полагается в большой политике, было подкреплено посулами и угрозами: если Андрей проявит послушание, ему будет любезно разрешено перенести епископскую кафедру из Ростова во Владимир; но ежели он по-прежнему станет «гонити» такого «боголюбивого» епископа, как Леон, то, сколько бы святых церквей и монастырей ни построил в своей земле, — не будет ему «мзды и спасения» (загробного воздаяния).

Добиваясь расположения патриарха, Леон между прочим «уведахом» его, будто «не про ино что гоним есмь и безчествуем, но некоего ради Феодора». В связи с этим последнюю и наиболее обширную часть своего послания Лука Хризоверг посвятил личности княжьего избранника и разоблачению его богословских заблуждений, — по всей видимости, основываясь на сведениях, сообщенных ему Леоном, или, быть может, имея на руках соответствующее постановление недавнего церковного собора в Киеве. По словам патриарха, Феодор «совершенна смысла отпаде и разум погуби», так как отстаивает чересчур свободную практику постов «и иная многая грубая и несмысленая творяще и учаще». С особенной яростью Лука Хризоверг обрушился на «белого клобучка» за его инвективы против монахов: «Сице же и чисте живущих безженных житие, и Господа ради иночествующих, и любомудрию о Господи учащихся негодоваше и укоряше». Вероятно, это следует понимать так, что женатый Феодор, оправдывая свои притязания на епископский сан, в полемической запальчивости договорился до полного отрицания монашества как необходимого условия архиерейства. Андрей, по всей видимости, разделял воззрения своего «нареченного» епископа, почему патриарх и счел нужным преподать князю пространный урок по богословию монашеской аскезы: «Брака убо выше есть и много честнейшее девство. Елико убо ангели высше суть человеков и елико небо от земли, толико убо не оженивыйся выше есть женившагося; девство бо есть ангельское житие…» и т. д. Заклиная князя «соблюдатися от ложных пророк, иже приходят во одеждах овчих», Лука Хризоверг требовал: «Того же убо Феодора отжени [прогони] от себе и к его епископу [то есть к киевскому митрополиту] понуди его ити, да аще обратиться и покаеться, благодать Богу; аще ли еще учнеть, тамо пребывая, церковныа смущати, и молвити вещи и укоризны, и досады на епископа [Леона] наводити, супротивное творя священным и божественным правилом, отлучена его иметь священный и божественный великий собор с нашим смирением». В случае же, если Андрей не послушает и оставит своего любимца на владимирской кафедре, патриарх грозил отлучить не только Феодора, «но и единомысленники и споспешьники и сопричастники его вся, по-слушающих чреззаканных [противозаконных] его поучений».

На Руси свой голос к патриаршим обличениям Феодора присоединил туровский епископ Кирилл, талантливый церковный писатель, прозванный русским Златоустом, «златословесным учителем». По свидетельству его «Жития», он открыто провозгласил «Феодорца» еретиком «и проклят его», а к «Андрею Боголюбскому князю многа послания написа от евангельских и пророческих писаний», — видимо, с увещеваниями удалить от себя «белого клобучка» [378] Из всех сохранившихся произведений Кирилла явные следы полемики с Феодором носит только «Притча о человечестей души и о телеси, и о преступлении Божия заповеди, и о воскресении телесе человеча, и о будущемь суде и о муце», где встречаются выпады против некоего лица, которое «через закон» (в обход закона) «священническаа ищеть взяти сана» и которое, будучи недостойно даже иерейства, «на епископьский взыти дерзну сан». Затем Кирилл гневно обрушивается на тех, кто дерзает принимать священнический сан «не о Бозе» (не по церковным правилам), движимый одной только «гордостью» и «буестью», и грозит им неминуемой карой: «Разумейте же ныне, безумнии сановницы и буи в иереих! Когда умудритеся? Господь бо… изметает нечестивых из власти, изгонит и нечестивыя от жертьвенника, никый [никакой] же бо сан мира сего от муки [не] избавит, преступающих Божиа заповеди». Вполне вероятно, что под «безумным сановником» здесь разумеется Андрей Боголюбский. «Притчу» Кирилла обычно датируют временным промежутком между 1160—1169 гг., см.: Еремин И.П. Притча о слепце и хромце в древнерусской письменности // Известия Отделения русского языка и словесности Академии Наук, 1925. Т. 30. С. 323—352, хотя более вероятно, что она была написана после того, как в действительной жизни «казнь Божия» уже настигла Феодора, а затем и Андрея. Это — не предостережение участникам событий, а скорее осмысление случившейся с ними трагедии, адресованное самому широкому кругу людей (см.: Кириллин В.М. Кирилл Туровский // http://www.portal-slovo.ru/rus/philology/258/259/573/500/. С. 3). .

Как видим, усилия византийских и русских церковных властей были направлены на то, чтобы оторвать Феодора от Андрея, вбить между ними клин. Действительно, вместе они «составляли могучую силу, способную на самые смелые и рискованные предприятия» {205} 205 Воронин Н.Н. Андрей Боголюбский и Лука Хризоверг… // Византийский временник. Т. 21. С. 17. . Феодор, несомненно, был умный, образованный, деятельный человек с крутым и властным характером, словно созданный на пару с князем Андреем. Его крупная личность производила на современников ошеломляющее впечатление, которое продолжало сказываться еще и столетия спустя. Не случайно Никоновская летопись, рисуя портрет Феодора (по-видимому, достаточно близкий к оригиналу), наделяет его демоническими чертами и не скупится на гиперболические сравнения: «Бе же сей дерзновенен зело и безстуден [здесь в смысле: бесстрашен], не срамляше бо ся ни князя, ни боарина, и бе телом крепок зело, и язык имеа чист, и речь велеречиву, и мудрование кознено [то есть был силен в споре, хорошо владел полемическими приемами], и вси его боахуся и трепетаху, никто же бо можаше противу его стоати, неции [некоторые] же глаголаху о нем, яко от демона сей есть, инии же волхва его глаголаху [считали его волхвом]… и бе страшен и грозен всем… рыкаше бо глас его аки лвов, и величеством бе аки дуб и крепок, и силен… и язычная чистота и быстрость преудивлена, и дерзновение и безстудие таково, якоже никогда же никого не обиноватися [ни перед кем не отступал], но без сомнениа наскакаше на всех…»