Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Выгонять Юрия из Городца Изяславу пришлось силой. Помимо киевского войска и берендеев, с ним были Изяслав Давыдович, севший после смерти брата в Чернигове, Святослав Всеволодович и «помочь» от Святослава Ольговича, который сам, однако, остался в Новгородесеверском, не желая участвовать в войне против бывшего союзника. Юрий упорствовал «многы дни», но отстоять Городец не смог, «зане не бысть помочи ему ни откуду же». Ценой этого бессмысленного упрямства была полная потеря им «причастия» в Русской земле. Теперь Изяслав обошелся с дядей гораздо суровее: не только заставил его уехать из Городца в Суздаль, но и отнял у него Переяславль, посадив там своего сына Мстислава. Несколькими месяцами позже Изяслав вернулся под Городец и на всякий случай сровнял его с землей [311] Татищев приписывает разорение Городца инициативе черниговского князя Изяслава Давыдовича, который будто бы убеждал Изяслава Мстиславича: «Хотя Юрий ныне возвратился в Белую Русь и крест на том целовал, что впредь ни под каким видом войны в Руси не вчинать… не лучше ли Юрьев Городец разорить и сжечь, чтоб Юрию тут пристанища не было». . По его приказу крепость «по-жгоша», причем вместе с церковью Архангела Михаила, рвы «раскопа и засыпа» (сообщение Тверской летописи), а жителей «разведоша» (переселили на новое место). Сидевший в Суздале Юрий не мог предотвратить этой экзекуции и только «воздохнул от сердца», по выражению летописца.

Разрушив Городец, Изяслав в начале лета 1152 г. повел полки на Владимирка Галицкого. На реке Сан, под Перемыш-лем, он встретился с королем Гезой II, который явился во главе огромной рати (по сведениям киевского летописца, она насчитывала «70 и 3 полка»), чтобы лично отомстить галицкому князю за истребление венгерского войска. Владимирко занимал позиции на другом берегу реки, блокируя броды. Но численный перевес союзников был слишком велик; даже с одними венграми, замечает летописец, галичанам было бы трудно тягаться («не могоша стягнути противу королеви»). Развязка наступила быстро. Изяслав, спеша «честь свою взяти перед чюжими языки» (то есть не упустить свою часть славы), храбро бросился в волны, киевляне и венгры устремились за ним, и после недолгой схватки на берегу войско Владимирка было рассеяно. Галицкий князь добежал до Перемышля всего-навсего с одним спутником. Некоторое время город был совершенно беззащитен, «зане некому ся бяшеть из него бити», но, к счастью для Владимирка, его преследователи чересчур увлеклись грабежом княжьего двора, стоявшего неподалеку, «на лугу» (в поле), и упустили возможность взять Перемышль с хода.

Тем не менее о том, чтобы выдержать осаду, не приходилось и думать. Понимая это, Владимирко пустил в ход свою прославленную «многоглаголивость». Ночью в королевский лагерь отправились его послы, которые переговорили с венгерским архиепископом, находившимся вместе с Гезой в войске, а также с королевскими воеводами, рассказывая всем, что князь их лежит при смерти, изнемогая от тяжелых ран, и просит короля отпустить ему грехи и не выдавать его Изяславу, — разумеется, не бесплатно. К покаянному посланию галицкого князя прилагались богатые подношения: «злато, и сребро, и сосуды златые и сребреные, и порты». Неудивительно поэтому, что собравшийся наутро королевский совет был настроен чрезвычайно миролюбиво. Напрасно Изяслав со своим сыном Мстиславом «велми препираша короля», напоминая ему, что Владимирко еще ни разу не «управил» крестное целование, и убеждая разом покончить с коварным врагом: «Ныне же дал нам и [его] Бог, самого же имиве [схватим], а волость его возмиве!» Их доводы так и не были услышаны. Король предпочел проявить благородство: «Не могу его убити, оже он молить ми ся и кланяеть ми ся и своея вины каеться». Впрочем, действительная причина, заставлявшая Гезу торопиться с заключением мира, заключалась в том, что в это время запылали его собственные владения. Как явствует из сообщения Иоанна Киннама, за галицкого князя вступился византийский император Мануил I, который вторгся в Венгрию и захватил крепость Зевгмин [312] Иначе Землин (город при слиянии Савы и Дуная, современный Земун). в отместку за то, что «король пэонян» (венгров) «напал на Владимира… правителя Галиции, союзника ромеев, вопреки его [Мануила] желанию». Здесь же читаем, что «король пэонян, счастливо окончив войну против Галиции, страны тавроскифской, и располагая огромными силами, с великим рвением» устремился вдогонку византийскому войску.

Условия «счастливого» окончания войны с Владимирком приводит киевский летописец. По его известию, Геза обязал галицкого князя отдать Изяславу некоторые пограничные города и не «отлучатися» от него «доколе же еси жив», но всегда «на всих местех с ним быти», то есть сопутствовать Мстиславичу во всех его походах (конечно, прежде всего имелось в виду — против Юрия). Сам Изяслав ни в грош не ставил обещания Владимирка и согласился на примирение с ним только после длительных препирательств с Гезой и его воеводами. Король особенно уповал на то, что Владимирку предстояло клясться на кресте святого Стефана, крестителя Венгрии, — эта бесценная реликвия, с которой Геза никогда не разлучался, должна была служить, по его мнению, залогом верности галицкого князя своему слову. Владимирко же продолжал ломать комедию. Он встретил послов короля и Изяслава лежа в постели, «творяся [притворяясь], акы изнемагая с ран», и с благоговением приложился к кресту. Но как только Изяслав и венгры разъехались в разные стороны, с него мигом слетели и болезнь, и напускное благочестие. Когда через несколько дней Мстиславич прислал своих посадников в те города, передача которых под его руку была предусмотрена договором, Владимирко повыгонял их оттуда, а вскоре и возобновил свой союз с Юрием, звавшим его в новый поход на Киев.

Сожжением Городца Изяслав уже сам грубо нарушил условия ряда с дядей. И Юрий немедленно уцепился за это как за легальный повод отомстить племяннику. «Оже есте мои Городец пожгли и божницю [церковь], то я ся тому отожгу противу», — заявил он.

За те полгода, которые Юрий провел в Суздале, силы его возросли. На его сторону встали рязанские и муромские князья, вновь изменивший Изяславу Святослав Ольгович, а половцы, по свидетельству летописца, явились к нему «всею Половецкою землею, что же их [есть] межи Волгою и Днепром».

В начале осени 1152 г. объединенная рать Юрия осадила Чернигов. Изяслав Мстиславич в это время был далеко: он еще раньше выступил навстречу Владимирку, который, «слышав, оже идеть сват его Дюрги [313] В 1150 г. Юрий скрепил свой союз с галицким князем династическим браком, выдав свою дочь Ольгу за его сына Ярослава. в Русь, поиде из Галича Киеву». В Чернигове затворились Изяслав Давыдович и Ростислав Мстиславич, подоспевший со смоленскими полками. Их сил вполне хватило на то, чтобы отстоять город. Половцы по своему обыкновению лютовали в окрестностях Чернигова, но на приступах бились «не крепко», по свидетельству летописца. Дружина Юрия тоже не блистала отвагой. Решив, что ратники робеют из-за того, что князья «с нимы не ездимы сами», Андрей Юрьевич однажды лично возглавил атаку против вышедших из города «пешцев». Ему удалось прижать их к воротам, но затем его «збиша с коня, и едва утече ко отцу… и бысть ранен велми» (сообщение Никоновской летописи). Другие князья, «поревновавше» храбрости Юрьева сына, тоже стали ездить «под город», из-за чего осажденные прекратили вылазки, «зане бяхуть перестрашени [перепуганы]». Однако на ход осады все это никак не повлияло. Чернигов оставался неприступен. На двенадцатый день бесплодного стояния под городом «сторожа» доложили Юрию, что Изяслав вернулся в Киев [314] Так как Владимирко без боя отвел свои полки назад в Галич. и уже переправился через Днепр. Этого оказалось достаточно, чтобы половцы ударились в бегство. За ними начали бесславное отступление и союзные князья. Святослав Ольгович заклинал Юрия не оставлять его одного. «Ты хощеши прочь пойти, а мене оставив, — выговаривал он Мономашичу. — А сяко еси [и без того уже] волость мою погубил [приведя в нее половцев], а жита еси около города потравил. А половци пошли в Половце [в степь], а затем Изяслав, скупяся [со] своею братьею, пойдет на мя про тя [из-за тебя] и прок [остаток] волости моея погубит». Юрий обещал ему «оставити помочь многу», которая вскоре и прибыла — целых 50 человек!